Высоцкий в Гуляйполе? – удивится ценящий творчество выдающегося актера и барда читатель и, покопавшись в памяти, припомнит, что Владимир Семенович в Запорожье приезжал лишь однажды, весной 1978 года, когда он дал в городе за днепровскими порогами 14 концертов – с выездом лишь в Мелитополь и Вольнянск.
Был, правда, еще фильм с участием Высоцкого «Единственная», съемки которого проходили в Запорожье, однако, кумир миллионов тогда до Запорожья не добрался: сцены с его участием были сняты исключительно в павильоне.
Тем не менее, в Гуляйполе Высоцкий таки заезжал: в двадцатых числах августа 1970 года он, бросив все свои московские дела, специально отправился на родину батьки Махно, чтобы отыскать кого-нибудь из участников махновского движения, чтобы пропитаться, если хотите, атмосферой махновщины и понять для себя что-то очень важное о батьке Махно.
Для чего это понадобилось Высоцкому?
Охотно объясню.
Сценарий о махновской вольнице
Только лет через двадцать после смерти Владимира Семеновича стала известна фамилия одного из его самых близких друзей, которого Марина Влади в своих воспоминаниях о Высоцком называла все эти двадцать лет просто Давидом.
Это переводчик Давид Карапетян, работавший в конце 60-х – начале 70-х на «Мосфильме». В качестве переводчика с итальянского, он, в частности, входил в состав съемочных групп фильмов «Невероятные приключения итальянцев в России» и «Красная палатка».
В начале двухтысячных годов Давид, решив окончательно расшифроваться, опубликовал книгу воспоминаний «Владимир Высоцкий. Между словом и славой». Одиннадцатая глава книги озаглавлена так: «Гуляйполе. К Махно!»
Глава эта пространная, детально пересказывать ее я не буду, ограничусь лишь наиболее интересными эпизодами, напрямую связанными с темой нашего разговора о Махно и Высоцком.
«Весной 1970 года, – объясняет автор, – я много читал о Махно и его эпохе; догадывался, что он был совсем не таким, каким его изображали в книжках и кино, – бесноватым злобным гномом, больше смахивающим на фюрера германской нации, чем на крестьянского предводителя». И чуть ниже добавляет: «Сама махновщина казалась мне… счастливым совпадением бунта личности с разгулом украинской стихии».
В итоге, подводит нас к главной идее главы автор воспоминаний, «я задумал написать сценарий о махновской вольнице и уговорить Тарковского сделать по нему фильм. Мало того, мне страстно хотелось, чтобы Нестора Махно в фильме играл Владимир Высоцкий и чтобы в финальной сцене [после перехода жалких остатков махновской армии через Днестр] Володя спел «Охоту на волков». Не больше и не меньше. Какой кадр! Румынская погранзастава, Высоцкий-Махно и – «Но остались ни с чем егеря»… Я понимал, что это неосуществимо, но опьяняла сама идея – создать тандем из двух гениев».
И еще одна цитата из книги, которая окончательно расставляет все по своим местам: «До чертиков хотелось уехать куда-нибудь из Москвы – либо в Гуляйполе, либо в Запорожскую Сечь – туда, где когда-то и началось это отчаянное противостояние Государства и Воли, где взаимовыручка ценилась больше самой жизни. Одному, однако, ехать не хотелось, о Высоцком как о возможном спутнике я тогда не думал, но дальше началась цепь странных совпадений, каких было немало в истории нашей дружбы».
Случилось так, что о Махно первым заговорил… сам Высоцкий, который идею фильма о батьке Махно воспринял с энтузиазмом и тоже загорелся идеей уехать в Гуляйполе, где, как точно подметил его друг Давид, «началось отчаянное противостояние Государства и Воли».
Позже, подчеркивает автор воспоминаний, выявилось еще одно совпадение: дядя Андрея Тарковского, оказывается, работал… секретарем у Махно, в связи с чем в семье режиссера хранились ценные материалы об истории махновщины, и он охотно готов был ими поделиться. Ну, а последнее совпадение в цепи странных совпадений проявится после смерти Высоцкого – он уйдет из жизни в один день с батькой Махно, 25 июля.
С утра – в Махновию
Из Москвы друзья выехали 21 августа 1970 года на «Москвиче» Давида, который и управлял им. Переночевав в Харькове, в полдень следующего друзья оказались в Донецке, где Высоцкий, решивший совместить приятное с полезным, планировал – в качестве заработка, записать свои песни на местной студии звукозаписи. Была такая договоренность.
Но заказчика отыскать приезжим не удалось. «Куда он пропал, – сокрушался спустя десятилетия Давид, – никто не знал. Или не говорил. Таким образом, вся затея с заработком рухнула. И вот стоим мы с Володей в центре города, между студией и оперным театром, думаем, что делать дальше. Решили попробовать устроиться в гостинице, а с утра пораньше махнуть в Махновию».
Решено – сделано: «И вот мы на автостраде, ведущей прямиком в Запорожье. За спиной индустриальный пейзаж горняцкой столицы, вокруг – степь, полдень, Украина. И мы, двое «москалей» в поисках приключений».
Каким маршрутом искатели приключений мчались в Махновию [Высоцкий все время ведь подгонял: «Жми! Обгоняй! Быстрее»], я так и не понял – очень запутанной дорога получилась получился: «Следуя указателям, сворачиваем с центральной трассы на тряский гайдамацкий шлях, мелькают дорожные надписи – названия, от которых веет горькой гарью Гражданской войны: Большой Янисоль, Конские Раздоры, Константиновка, Великая Новоселовка. Мы летим так, словно нас по пятам преследует конница Буденного или Шкуро».
Почему маршрут мне показался запутанным? Да потому, что Большой Янисоль и Великая Новоселовка [правильно, Новоселка] – это один и тот же населенный пункт. Тем не менее, коль путешественникам довелось миновать Конские Раздоры, все, что случилось с ними далее, произошло на территории Запорожской области: Конские Раздоры – это же запорожское село, находящееся в Пологовском районе.
«С форсом обогнав напоследок шарахнувшийся от нас допотопный «Запорожец», – свидетельствует автор воспоминаний, – вылетаем на шоссе и с разбегу окунаемся в пронзительную просинь окоема, отороченную знойной желтизной подсолнухов. Неудержимо хотелось пропитать Володю этой желто-блакитной свободой перед решающим испытанием Европой – встречей с Мариной Влади».
Какие слова простые и точные: желто-блакитная свобода. Это за нее, за эту, дорогую сердцу каждого украинца свободу в желто-блакитных тонах, наши патриоты жизни свои сегодня отдают, сойдясь в смертельной схватке с возжелавшими приключений москалями [помните Шевченко: «І вражою злою кров’ю Волю окропіте»]. Умышленно – вслед за автором воспоминаний, использую слово «москали», потому что вторгшиеся на украинскую землю оккупанты никакого отношения к русскому народу не имеют.
Но мчим далее вместе с Высоцким. Тем паче, что события сейчас станут разворачиваться, как в кино: «И вот Володя, словно читая мои мысли [о желто-блакитной свободе], просится за руль. Я ликую: конечно же, эта финишная прямая – его! До Гуляйполя было рукой подать, а за горизонтом уже смутно угадывалась Запорожская Сечь – воспетая Гоголем странная республика «вольного неба и вечного пира души», продолженная во времени новым витком запорожской вольницы – эпопеей махновщины».
Увы, несмотря на «беснующийся спидометр и неотвратимо надвигающееся Гуляйполе», до столицы махновской вольницы в этот день Высоцкий не доехал – устроил на первом же крутом повороте ДТП, как именуются подобные вещи в гаишных сводках. «Я попытался вывернуть руль, – сообщил скупо хозяин машины, – но было поздно: со скрежетом остановившись и чуть поразмыслив, наш «Москвич» закружился в неуклюжем фуэте, соскользнул на край обочины и, неловко перевернувшись, кубарем покатился вниз. И – самопроизвольно встал на колеса». Можно предположить, что случилось это где-то между Пологами и Гуляйполем.
Ремонтировать поврежденную машину решили в донецкой Макеевке. Опущу подробности, почему выбор пал именно на этот город – они сейчас не важны, отмечу лишь, что, выступив с концертом на тамошней на шахте «Бутовская глубокая», Высоцкий впервые исполнил оду горнякам – песню «Черное золото».
«Опять до Махна?»
С «Черным золотом» Высоцкий и в Донецке выступил – на большом концерте, устроенном специально для шахтеров. При этом одна из сопровождавших друзей активисток так прокомментировала прохладную реакцию зрителей, гулко реагировавших только на песенные слова, вроде «даешь духи на опохмелку»: «У них же все атрофировано, им бы только выпить и поесть; даже с женами своими ничего не могут». Такими, значит, суровыми издавна были шахтеры Дамбаса, которых, как они сами о себе заявляли, «никто на колени не поставит» – сами, то есть, в любую позу станут. Что и сделали пред проклятым «русским миром».
Ну, а что с Гуляйполем? А вот что: «К следующему утру – после концерта в Донецке, машина наша еще не была отремонтирована, и мы отправились в Гуляйполе на служебной черной «Волге», которую нам любезно выделила дирекция шахты. И далее – уже совсем торжественно: «Смотрю во все глаза на махновскую столицу: хаты, повозки, кажется, время остановилось и отбросило нас вспять. Так вот оно, Гуляйполе! Вот откуда вновь «разлились воля и казачество» на всю Россию! Вот это «волчье логово», ставшее сущим кошмаром для окопавшегося в Кремле ЦК растления Родины и революции!»
Конечно же, автор воспоминаний вполне конкретно назвал конечную точку странствия двух «москалей»: «Узнав адрес племянниц Махно (Степная улица, 63), подъехали прямо к их дому».
На стук приехавших «вышла сама Анастасия Савельевна Мищенко – сплошная опаска и настороженность. Какая-то баба с возу, увидев нас, кричит ей: «Ну шо, опять до Махна?!» Чистая украинка, Анастасия Савельевна плохо говорила по-русски, – но в этом же доме жила ее младшая сестра, прожившая много лет в Сибири и по характеру более открытая. Прекрасно владея русским, она и помогала «переводить» нам рассказы сестры».
Чтобы расположить к себе хозяйку, гости, задавая вопросы, «намеренно величали дядю только по имени-отчеству: Нестор Иванович. Это сработало, и племянница, постепенно преодолевая подозрительность, стала рассказывать все, что помнила о прославленном родственнике. Я временами задавал вопросы и записывал ее ответы, а Володя сидел рядом и внимательно слушал. Интересная деталь: если, увлекшись рассказом племянницы, я вдруг забывал его конспектировать, Володя с чуть заметным недовольством призывал меня к серьезности: «Ты записывай, записывай».
Обо многом приезжим поведала Анастасия Савельевна [дочь старшего брата батьки Махно Саввы – участника русско-японской войны, расстрелянного большевиками], особо отметив, что он отличался безудержной энергией и целеустремленностью. «Церкви он не трогал, – подчеркнула также она. – Но попов мог расстрелять, если те шпионили». Оживленно обсуждая в машине на обратном пути наш визит, – пометит в своих записях Давид, – Володя выделил этот момент: «Слышал, а церкви-то он не трогал».
Фото батьки тоже нашлось у племянницы:
«Я спросил Анастасию Савельевну, нет ли у неё фотографий дяди. Оказалось, кое-что есть. Она вынесла прекрасное фото Махно с дочкой Леной: прелестная девочка лет восьми-десяти рядом с отцом – симпатичным, интеллигентным, при галстуке и – с шашкой на боку. Я заметил, как удивил Володю этот снимок. Показала также большую настенную, грубо ретушированную фотографию дяди и письмо от Махно – вместе с фотокарточкой оно спокойно пришло из Парижа в начале тридцатых.
Племянница заверила, что кроме этого письма у них от дяди ничего больше не осталось. Меня заинтриговало содержание письма:
– А о чем Нестор Иванович вам пишет?
– Да о своем житье-бытье в Париже.
– А чем он там занимался?
– Журналистом был. Статьи писал всякие.
Мы были поражены: надо же, «отпетый головорез» и – интеллектуальный труд?!»
Думаю, гости-«москали» поразились бы еще больше, если бы узнали, что батька Махно кроме статей [и воспоминаний, которых три тома набралось] писал и стихи – весьма добротные.
«Проклинайте меня, проклинайте, Если я вам хоть слово солгал, Вспоминайте меня, вспоминайте, Я за правду, за вас воевал».
Это из того, что сразу на ум пришло.
По маршруту Высоцкого
Давид Карапетян ошибся: по уточнению директора Гуляйпольского краеведческого музея Любовь Геньбы, которой, конечно же, известно о поездке Высоцкого в Гуляйполе, племянницы батьки Махно жили не на Степной улице, а на Товарищеской [по карте я так и не понял, переименована ли она] – в доме еще одного брата Нестора Ивановича, Карпа. Дом сохранился по сию пору, но прямые родственники батьки Махно давно в нем не обитают – род батьки оборвался [условно, конечно] тринадцать со смертью внучатого племянника Нестора Ивановича Виктора Яланского.
Так что дом Карпа Махно [в нем некогда даже махновский штаб размещался] находится сейчас под присмотром вдовы Виктора Ивановича Любови Федоровны, дай, Бог, ей здоровья и благополучия за доброе сердце и за сохранение памяти о легендарном атамане из Гуляйполя [Любовь Федоровна свое жилище превратила в своеобразный музей батьки Махно], которого, увы, так и не сыграл в кино Владимир Высоцкий.
… Выше я уже сравнивал описываемое Давидом Карапетеном с сегодняшним днем. Не могу удержаться и еще от одной, несколько длинной, но очень важной цитаты из его воспоминаний. Важной для понимания сути происходящего нынче на Востоке Украины:
«Вечером того же дня, уже в городе, Володя рассказывал о нашей поездке, и было заметно, что он уже входит, вживается в роль Махно… Дочка хозяйки дополнила наши впечатления: она пересказала нам воспоминания своей бабушки из Новоселовки о великом исходе 1919 года, когда жители всего повстанческого района под натиском Деникина снялись с насиженных мест и потянулись вслед за отступающей махновской армией на Запад, в сторону Умани. Это и был известный в истории махновщины период «анархической республики на колесах», во время которого дерзким маневром Махно удалось перехитрить и разбить белых, сорвав – на свою беду – их победный марш на Москву. Сбылось предвидение Сталина, что именно Махно «съест» Добровольческую армию.
Благодарность комиссаров не заставила себя ждать. Уже спустя несколько месяцев славный ловчий революции Феликс Дзержинский призвал «истреблять махновцев, как бешеных зверей»… [Советская] власть задолго до Гитлера трактовала пакты, договоры, соглашения как буржуазный предрассудок, как «исторический хлам». Следуя своей извращенной логике, она и не скрывала, что «с теми, кто, подобно Махно, пытается сохранить свое самостоятельное существование рядом с властью Советской Республики, следует расправляться беспощадно, как с деникинскими агентами».
«Подобно Махно» – это и о нас, об украинцах сегодняшнего дня, сказано. Поэтому пора избавиться от иллюзий тем, кто надеется еще, что «братский» русский народ оценит таки вековечное устремление народа украинского к Воле. Наши «братья» за это наше устремление всегда будут пытаться расправиться с нами… «беспощадно, как с деникинскими врагами». Натура потому что у них такая – подлая, мелкая… рабская, наконец. Майдан Воли для них, как и для рабов вообще, равно как и Махно с его идеями, пугающе непостижимы. И поэтому на корню категорически отвергаемы.
Владимир ШАК
Карапетян и Высоцкий, август 1970
Книга воспоминаний
В Донецке с работниками студии звукозаписи, август 1970
Виктор Яланский – внучатый племянник батьки – с медалью за книгу “Нестор и Галина”, 2002
Дом Карпа Махно в Гуляйполе. В этом доме в августе 1970 года и принимали Высоцкого
