В своем архиве – среди документов и фотографий, я обнаружил материал, опубликованный в 1976 году в одной из районных газет Приморского края, где я родился и жил до 1993 года. Это не мой материал – меня в ту газету, а называлась она «Коммунистический труд» или, как в шутку обзывали ее сами сотрудники, – «Кому-нести-чего куда», возьмут только через шесть лет. Причем в штат зачислят благодаря автору найденного мной материла – участнику войны с немцами Михаилу Шатыро; Михал Иванычу, как к нему обращались все, кто его знал – бесхитростному человеку, всегда очень скромно державшемуся. Он был из тех фронтовиков, которые не очень распространялись о войне. А друг друга они узнавали издалека. И, подходя ближе, пожимали руки, перебрасывались парой фраз и шли дальше. Они были героями той страшной войны, забравшей пятьдесят миллионов жизней советских людей – это по моим оценкам. Они из Берлина принесли победу и бросили ее к ногам своей власти – народной власти, как ее называли. А власть многих победителей отправила в лагеря, а остальным постаралась заткнуть рот, чтобы они не рассказывали правды о войне. И они молчали. Стиснув зубы.
Михал Иваныч замолвит за меня слово и редактор газеты, несмотря на то, что я тогда понятия не имел о журналистике, а в районной газете читал только периодически публиковавшиеся на последней странице стихи и рассказы местных авторов, потому что сам имел склонность к сочинительству и «Кому-нести-чего куда» дважды выносило на суд читателей мои стихи, распорядился, обращаясь ко мне: «Завтра выходи на работу». Завтрашним днем стало 28 сентября 1982 года. В этот день случился мой первый день работы в газете. И в журналистике, где я пребываю по сей день, по 29 сентября 2021 года включительно. Ну, а материал Михал Иваныча, для которого 28 сентября стало последним днем в газете – он уходил на пенсию, я храню по простой причине: в нем повествуется о моей матери. Это как весточка из другого мира. Далекого-предалекого. Мира, в котором царили Добро и Любовь и в котором все были живы. Родные и дорогие мне люди. Процитирую начало материала: «Мне доставляет приятное удовольствие писать о человеке, с которым переплелись наши судьбы. Рассказ пойдет о Марии Васильевне Украинченко. Когда в довоенные годы Маша училась в Клинцовском медицинском техникуме – на Брянщине, мы, может быть, частенько с ней встречались, так как город Клинцы – моя родина, а в период Великой Отечественной войны мы вместе освобождали Прибалтику, закончив боевой путь в Кенигсберге. Даже боевые награды у нас почти одинаковые. И вот уже восемнадцатый год я знаю ее по Чугуевскому району». Если из первого предложения выбросить лишнее слово – «приятное» [или заменить его словом «особое»], изложенное можно считать классическим началом газетной зарисовки о человеке. А я потом, спустя время, о самом авторе написал. Немного, правда, – тридцать строчек. Дело в том, что во время войны Михал Иваныча, фронтового корреспондента, за тридцать строчек в армейской газеты наградили… орденом Красной Звезды. Лично командующий армией вручил его, отвинтив орден со своего кителя. Собственным орденом наградил. Те тридцать строчек сообщали о том, что гарнизон, считавшийся погибшим, продолжает сражаться. В этом убедился автор сообщения, пробравшись в гарнизон под огнем немцев. Командующий армией, прочитав газету, расчувствовался. Я тоже уложился в тридцать строчек. Специально. Михал Иваныч, прочитав газету, расчувствовался. Мне было приятно.
Каким случилось утро 28 сентября – солнечным или не очень, не помню. Но хорошо помню, что оно было очень волнительным. Для меня. Особенно волновался я, открывая дверь, возле которой как раз и размещалась большая вывеска с названием газеты: Кому… и т. д.. Потом я – в продолжение шести лет, буду открывать эту дверь и взбегать по лестнице на второй этаж, где и размещалась редакция [первый этаж занимала типография], но в тот день я почему-то оробел и поднимался по лестнице очень неспешно. При том, что робким себя я не считал и имел, несмотря на свои неполные 23 года, кое-какой жизненный опыт. Он складывался из двух курсов физического факультета университета, откуда меня – за неуспеваемость, благополучно отчислили, двух лет службы в морской пехоте, куда меня – за отменное здоровье, благополучно зачислили, и двух лет работы на лесоповале, куда я пришел исключительно добровольно – чтобы заработать, и где через год я на какое-то время даже стал бригадиром, получив под свое начало десять мужиков с топорами. Работа была тяжелая, но за нее хорошо платили – до пятисот рублей. Для начала восьмидесятых годов это были приличные деньги. А максимальная сумма, заработанная мной на лесоповале, составляла 605 рублей. Я не знал, на что их потратить. Помню, с первой получки я купил себе фирменные вранглеры – самые жесткие джинсы, которые после стирки могли стоять и о которых я мечтал в студенчестве. Ну, если не мечтал, то желал заполучить такие. Заплатил за них 180 рублей. Немалую сумму, если учесть, что младший научный сотрудник НИИ, кем после университета стал один мой хороший приятель – бывший сокурсник, получал 120 рублей.
Я к деньгам относился почти равнодушно и, приезжая в город к приятелю, покупал для встречи с ним в валютном магазине хорошие, но не дешевые выпивку и закуску, разжившись предварительно валютой (так называемыми бонами) у тусовавшихся возле магазина фарцовщиков. Мой приятель – после того, как мы, наспех накрыв стол, опрокидывали по рюмке, рассказывал, что он очень доволен, связав свою судьбу с самым передовым направлением науки – микроэлектроникой, благодаря которой их институт скоро создаст искусственный интеллект. А потом, рюмки после четвертой, пожалуй, по секрету сообщал мне: все, что он делает у себя в НИИ и все, что делает весь его НИИ, – суета сует. И никакого искусственного интеллекта они не создадут по той причине, что управляют наукой бездари и приспособленцы, пресекающие любую инициативу. Или присваивающие ее, если она сулит материальную выгоду. «Приезжай ко мне, – зазывал я, – заработаешь денег на жизнь, а потом вернешься к своему микроэлектронному интеллекту». Приятель соглашался было, но, узнав, что, приехав ко мне, нужно будет работать физически, и работать много – в жару и в мороз, предлагал выпить еще по рюмке, после чего, тщательно прожевывая бутерброд с крабовым мясом, признавался: я этого не выдержу. И добавлял: а тебе завидую – ты сумел стать независимым. Материально независимым, что позволят быть всегда сытым, объяснял приятель, полагая, что это очень много значит в жизни.
Через два года работы на лесоповале стала заканчиваться и моя выдержка. Тяжелый физический труд отупляет человека, превращает его в раба. Но государству рабы выгодны. Они бессловесны. А если рыб сыт, он глотку перегрызет любому, кто попытается освободить его из рабства. Когда я понял эти простые истины, я сбежал от мнимой независимости, о которой рассуждал мой приятель. И пошел искать счастья в газету, о которой вообще не имел никакого представления. Так 28 сентября 1982 года я оказался возле двери в «Коммунистический труд».
*
Вторая часть категорически обещана.
**
На снимке: в молодости у меня были очень длинные усы) А если серьезно, это не усы, а мох. Фото нашлось в Интернете, а сделано оно, судя по подписи, в селе с необычным для россии – украинским, названием: Медвежий Кут
