«По дороге домой из зоны я свой “Сиреневый туман” написал!» – заявил гостям из областной газеты житель поселка Бильмак [находится рядом с макушкой запорожского Приазовья – легендарной Бельмак-могилой] Виталий Зверев и добавил, что другую свою песню – тоже ставшую популярной «Морячку», он впервые спел Владимиру Высоцкому и тот память о встрече подарил автору свою гитару
В поэтическом сборнике Виталия Зверева «Песни скитальца», изданном в запорожской сельской глубинке, мне почему-то сразу попалось на глаза стихотворение «Штрафники». Я его раз пробежал глазами, другой. Задержался взглядом на дате – 9 мая 1955 года, потом вернулся к последней строфе стихотворения и неожиданно понял: стихи, написанные пятнадцатилетним пацаном из Запорожского края, теперь навсегда останутся в моем сознании. И, периодически возвращаясь к ним, я буду мысленно повторять как заклинание:
«И разорвется злобный круг,
И встанут из могил полки,
И всем понятно станет вдруг,
Что вся Россия – штрафники».
«На Воркуту я пошел по 58-й статье: как враг народа»
– Стихотворение моему отцу посвящено, – подчеркнул автор. – В войну он командовал катером на Черном море, потом – батальоном морской пехоты. В 1942 году, после тяжелого ранения, попал в плен. Летом 43-го организовал побег из концлагеря. И вывел навстречу Красной Армии четырех бойцов, которых, как и отца, тут же направили в штрафбат. У нас же в войну не было пленных. Были только изменники родины. Погиб капитан третьего ранга Иван Зверев неподалеку от дома – в соседнем Черниговском районе. Там, у села Богдановка, немцы вкопали в землю танки и били шрапнелью из танковых орудий по наступающим штрафникам. Много их там полегло. В братской могиле они и похоронены. Фамилия отца тоже на обелиске значится. Ну, а подробности о том бое жестоком я узнал от однополчанина отца. Под впечатлением от услышанного взялся за ручку и написал «Штрафников». Я тогда в ореховском сельхозтехникуме учился.
– Это было ваше первое стихотворение?
– Не первое, но очень важное для меня.
– Полагаю, в 1955 году за заявление о том, что «вся Россия – штрафники», можно было запросто срок схлопотать?
– Вот и приятели стали мне советовать: ты, Виталий, хоть фамилию измени – чтоб тебя органам сложнее было вычислить. И я взял себе псевдоним Яков Саблин. Под ним мои стихи пошли гулять по рукам в студенческой среде – в Орехове, в Запорожье. Спустя время я из Саблина стал Черным и после окончания техникума по комсомольской путевке уехал на уборку урожая в Казахстан. Думал, там меня никакие органы не достанут. В чем очень ошибался: как только мне исполнилось 18 лет, против меня состряпали дело и объявили врагом народа. По 58-й статье я и пошел по этапу на Воркуту, к Печоре. Период тот северный подробно в стихах описан – в моем сборнике, в разделе «Песни зоны». На Печоре, например, идея песни «Сиреневый туман» возникла. А в стихи я ее оформил в скором поезде «Воркута – Москва», по дороге из зоны домой.
«От песни «По тундре» Золотой Зуб просто с ума сходил»
– Вас когда на волю выпустили?
– В марте 1960 года. Под чистую, с полной реабилитацией. Фанерный чемодан выдали, вещи кое-какие и деньги. Огромную сумму: 17 тысяч 700 рублей. На них «Победу» можно было купить, представляете?
– Получается, вы ни за что сидели?
– Получается, так. А клеймо на всю жизнь в душе осталось.
– В душе и в биографии?
– Вот тут-то и весь фокус: ни в каких документах мое пребывание на Печоре не отображено. Через два месяца после освобождения меня по спецнабору даже в армию призвали. И направили на службу в германский город Фюрстенберг. А чуть позже, с начала 70-х, я стал работать на судах загранплавания. Вы ж понимаете, что с испорченной биографией туда попасть невозможно.
– Кто ж вам выправил биографию-то?
– У нас на зоне был очень авторитетный человек по кличке Золотой Зуб. Одного его взгляда сурового хватало, чтобы обомлел любой. Вот он, наверное, перед начальством и замолвил за меня словечко веское. Очень уж ценил меня Золотой Зуб. Или просто Саша, как я к нему обращался обычно.
– За стихи ценил?
– Ну да. А от песни «По тундре», исполняемой мной под гитару, Золотой Зуб просто с ума сходил – так она задевала его за живое.
– Погодите, известная песня «По тундре, по широкой дороге, – Где мчится курьерский «Воркута-Ленинград» – тоже ваша?
– Она братьям-близнецам из Москвы посвящена была, «медвежатникам». Друзьям Золотого Зуба, которых при побеге с зоны застрелили опера. В мае 1959 года я ее написал.
А «Сиреневый туман» датирован 25 марта 1960-го. Днем моего освобождения.
«У нас над головами полыхало северное сияние сиреневым оттенком»
– О какой девушке в песне речь идет? [Это я знакомые каждому слова припомнил: «Сиреневый туман над нами проплывает,/Над тамбуром горит полночная звезда./Кондуктор не спешит, кондуктор понимает,/Что с девушкою я прощаюсь навсегда»].
– Рядом с нашей зоной на поселении находилась семья литовцев – мать и дочь по имени Регина. Вот она, Регина, меня и провожала домой вечером 25 марта. Любила она меня. И я ее любил.
– В сиреневом тумане слова прощальные вы друг другу говорили, что ли?
– Точно! Ярчайшее северное сияние полыхало у нас над головами – почему-то с сиреневым оттенком. И туман поэтому сиреневым был.
– Регина знала о песне?
– Я ж ее в поезде записал! И, согласно моему варианту, звезда в «Сиреневом тумане» – та, которая над тамбуром горит, не полночная, а полярная. И заключительный куплет в песне исполняется обычно не в моем варианте. Я ж в нем конкретно о зоне говорил: «Остались позади все встречи, расставанья,/Остались позади тюремные года./Все скрылось, как во сне, в сиреневом тумане,/Лишь светит, как маяк, полярная звезда».
– Привезли вы, значит, «Сиреневый туман» в Москву, а озвучили его где?
– В Москве же, в ресторане «Метрополь», куда меня зазвали на ужин кореша Золотого Зуба, которым я из Воркуты маляву – послание, т.е., доставил. Из «Метрополя» песня и пошла гулять по стране. А в середине 70-х точно так же загуляла по широким просторам Союза еще одна моя песня – «Морячка», которую первым услышал Владимир Высоцкий.
«Вернулся я из очередного рейса, а песню мою на берегу вовсю шпарят»
– Где и как вы с ним познакомились?
– В 1975 году в Паланге – это когда я на базе «Океанрыбфлота» работал. А Высоцкий в санатории местном проходил курс лечения. Кажется, почки его беспокоили. Свел нас брат моего приятеля, судового инженера-электрика. Знаю, что брат этот имел чин майора, а где конкретно служил – никогда не распространялся. По его словам, Высоцкого он не однажды с кичи – из милиции, вытаскивал. И Вова его уважал искренне. Ну, набрал я закуски на всю компанию и покатили мы на такси в дюны, на берег моря, где людей поменьше. В тот период, к слову, я работал начпродом на большом траулере – любой дефицит имел, включая коньяк «Наполеон».
– Гитару тоже прихватили с собой?
– И я, и Высоцкий с гитарами к морю поехали. А при расставании, через две недели, Высоцкий мне подарил свою гитару – она по сей день у меня находится [на фото Виталий Зверев именно с ней]. А я ему свою отдал. Скромную, небольшую.
– Как через две недели? А санаторий?
– Высоцкий туда лишь отмечаться ездил, а жили мы с ним в одной комнате в рыбацкой межрейсовой гостинице. Там я ему, 9 мая 1975 года, как раз и исполнил только-только написанную песню «Морячка».
– Вы о какой «Морячке» все время говорите, давайте определимся. О той, в которой имеются вот эти слова: «А когда на море качка/И бушует ураган,/Ты приходи ко мне, морячка,/Я любовь свою отдам»?
– Ну, конечно, о ней! «Знаешь, Черный, – заявил, услышав песню, Высоцкий, – твоя «Морячка» пройдет от Клайпеды до Камчатки. Ни одну свадьбу не минует». Так она ему понравилась.
– Каким человеком вам Высоцкий показался?
– Хорошим мужиком! Если не считать одного его недостатка: против ничего нельзя было ему говорить – сразу в драку лез. Очень вспыльчивый был. Высоцкий, кстати, откровенно завидовал мне: ты, говорил, зону прошел, в загранку ходишь. А я пытался на китобойный флот записаться, но не получилось – здоровье подвело. Чему ты, Вова, возражал я, завидуешь? Моим отмороженным на Печоре ногам? Выпавшим от цинги зубам? Тем не менее, большими друзьями мы расстались. Правда, у меня к тому моменту уже руки тряслись.
– От выпивки?
– Ну а от чего ж еще! А вот с «Морячкой» Высоцкий угадал таки: вернулся я из очередного рейса, а песню на берегу уже вовсю шпарят.
– Скажите, Виталий Иванович, вам не обидно, что ваши песни как бы безымянными остаются вот уже несколько десятилетий?
– Да я счастлив от того, что их поют и что они нравятся людям!
Владимир ШАК
Фото Сергея ТОМКО
Мой материал в газете об авторе “Сиреневого тумана”
В тему
В разное время о том, что авторство слов «Сиреневого тумана» принадлежит их родственникам, заявляли сын Юрия Липатова и вдова поэта песенника Михаила Матусовского. Однако в Российском авторском обществе эти претензии не подтвердили.
*
Сиреневый туман
[Авторский вариант]
Сиреневый туман над нами проплывает,
Над тамбуром горит полярная звезда.
Кондуктор не спешит, кондуктор понимает,
Что с девушкою я прощаюсь навсегда.
А рядом ты стоишь и слезы утираешь,
Быть может, через год свиданья час придет.
Быть может, через день меня ты потеряешь,
Быть может, через два другого ты найдешь.
Я помню все слова, что ты тогда сказала,
В глазах твоих больших волненье и печаль…
Еще один звонок и смолкнет шум вокзала,
И поезд улетит в сиреневую даль.
Остались позади все встречи, расставанья,
Остались позади тюремные года.
Все скрылось, как во сне, в сиреневом тумане,
Лишь светит, как маяк, полярная звезда.
*
[Вариант, приписываемый Михаилу Матусовскому]
Сиреневый туман над нами проплывает,
Над тамбуром горит полночная звезда…
Кондуктор не спешит, кондуктор понимает,
Что с девушкою я прощаюсь навсегда.
Ты смотришь мне в глаза и руку пожимаешь;
Уеду я на год, а может быть, на два,
А может, навсегда ты друга потеряешь…
Еще один звонок, и уезжаю я.
Последнее «прости» с любимых губ слетает,
В глазах твоих больших тревога и печаль…
Еще один звонок, и смолкнет шум вокзала,
И поезд улетит в сиреневую даль.
Сиреневый туман над нами проплывает,
Над тамбуром горит полночная звезда.
Кондуктор не спешит, кондуктор понимает,
Что с девушкою я прощаюсь навсегда.
