«Родился я, — сообщает о себе Василий Никифорович в самом начале своего долгого, но очень интересного повествования, — на Черниговщине в селе Сопыч Глуховского района [с 1939 года входит в состав Сумской области], расположенном на острие треугольника, где сходятся границы трех областей – Сумской, Курской и Брянской. Из родных мест я пятилетним мальчиком был вывезен во время голодомора в 1933 году, но всю сознательную жизнь земля, родившая меня, тянула к себе, да тянет и сейчас. Особенно это чувство усиливается с каждым днем, постоянно слышится ее зов в пожилом возрасте».
Как далее я узнал из книги, Сопыч находится в 70 километрах от города Новгород-Северского [некогда он столицей Новгород-Северского княжества был], который является родиной моих родителей. Получается, мы с Василием Никифоровичем почти земляки.
Когда будущий дизелестроитель учился в старших классах – после переезда его семьи в Кировоградскую область, его однажды пригласила к себе домой одноклассница Нина, дочь начальника отделения железной дороги. Дом был, как говорят в таких случаях, полная чаша. Даже с паркетными полами, что было редкостью для провинции. У Нины дома имелась большая библиотека, а Василию учительница порекомендовала практиковаться в русском языке – с этим и было связано приглашение. Гость выбрал себе книги. А вот как, спустя десятилетия, Василий Никифорович описал свои впечатления о визите в дом с паркетными полами:
«Смотря на всю эту обстановку, я представил свою хату, крытую соломой, глиняный пол, смазанный глиной, смешанной с коровяком. Мебель вся самодельна – стол, жесткие стулья и табуретки, диван, застеленный самотканой дорожкой и две деревянные кровати со взбитыми перинами, с горами подушек, на которых спали отец с матерью и Люба [жена старшего брата]. Я с детьми спал в маленькой комнате. Ребята – на русской печке, я – на лежанке. Зимой и ранней весной с теленком и маленькими поросятами. Под диваном две-три курицы и утки высиживали цыплят и утят. Небольшой стол, где ночью я готовил уроки и читал книги при свете стеклянного пузырька с постным маслом, накрытого картофельным кружочком с тряпичным фитилем в центре. В большой комнате на стенах несколько увеличенных фотографий в самодельных рамках – отца, матери и братьев. Посредине комнаты двухконфорочная плита с грубой».
Кроме сына Василия, в семье бывшего военного моряка Никифора Ахрамеева – в юности отец Василия Никифоровича служил на личной яхте Николая Второго «Полярная звезда», родились еще пятеро детей. В страшные годы Голодомора умерли трое из них. Рассказ об этом я читал с комом в горле:
«Сырость, холод и голод одолели слабый организм семилетней Настеньки и она буквально на глазах сгорела от воспаления легких… В середине января 1933 года ушла на небеса душа десятилетней Маринки… Не дождался лучших дней [прихода весны] трехлетний Паша. Вечером он лег спать возле меня. Мирно и крепко уснул, но утром еже не проснулся. Среди ночи Господь забрал его к себе в рай, избавив от страшной голодной жизни на грешной земле».
И еще один отрывок из автобиографически-публицистической книги «Рекою жизни» позволю себе. Он связан с поездкой в Москву Василия и его матери, где они, продав яблоки, купили обновки на рынке. С ними Василий доучивался в школе, затем поступал в механико-машиностроительный институт в Харькове, а потом – после окончания вуза, увез их в Свердловск, где работал на турбинном заводе. Это были:
«Американские офицерские сапоги 46 размера, двойные, то есть, кожа сверху и внутри, но кожа внутри более мягкая, эластичная. Ничего другого не могли найти по размеру. В сапоги можно было прыгать с печки, а на портянки уходил целый мешок. Надеялись, что дома переделаем на 44 размер. Затем попалась немецкая шинель летчика-офицера. Прекрасное сукно светло-серого цвета. Из шинели можно было пошить куртку. Для куртки нашли цигейковый черный воротник».
Кто, напомните мне, пожалуйста, вышел из «Шинели» Гоголя? Все настоящие писатели, вроде бы. А из шинели немецкого летчика вышел главный дизелестроитель СССР.
*
А вот чем 27-летнего инженера, только-только назначенного на должность директора дизелестроительного завода им. Кирова, встретил город Токмак:
«Достопримечательностью оказался кинотеатр в бывшей церкви, кое-как восстановленный после разрушения в борьбе с религией. Затрапезный клуб завода им. Кирова. Несколько восстановленных после войны четырехэтажных домов по главной улице Революционной, и пятиэтажных новых хрущевок. Непролазная грязь по всем городским улицам, кроме узкой проезжей части улицы Революционной, выложенной гранитным нетесаным булыжником. Не лучшая картина ожидала меня и на заводе. Отсутствие дорог с твердым покрытием. Грузовые автомобили с трудом ползают по грязи до самых рам. Внутризаводской транспорт в основном – это лошадиные упряжки по брюхо в грязи. Нет ни одного теплого туалета, даже в заводоуправлении. Цехи забиты оборудованием. Между станками может протиснуться человек со стройной фигурой модели. Асфальтные полы в механических цехах, смешанные с маслом и эмульсией, представляли сплошное грязевое месиво. Все детали валяются на грязном полу. Рабочие в замусоленной одежде приходят на работу и возвращаются в ней домой. Цветная, чугунная и стальная стружка тоже в грязи между станками.
Много я видел заводов в Харькове, Ленинграде, Латвии, на Урале, Тюмени, Днепропетровской, Запорожской, Кировоградской областях, но такая картина впервые предстала перед моими глазами. Везде груды металла и копошащиеся среди них чумазые люди. В испытательном цехе, как в настоящей кочегарке: копоть, дым, страшный гул от десятков одновременно работающих, не изолированных от человека дизелей, – настоящий ад. Почти ежедневно возникали пожары из-за замыкания кабелей, залитых водой с маслом в подвале, к которым мотористы уже привыкли и тушили, как правило, своими силами без вызова пожарных машин. В цехах страшный холод».
А потом с Токмаком и заводом произошло то, о чем я уже рассказал выше.
— Василий Никифорович, — задал я свой главный вопрос юбиляру, — можно восстановить завод?
— Восстановить нельзя. Да он и не нужен в том виде, в каком был. А вот наладить производство дизелей в Токмаке можно.
— Что для этого нужно?
— Немногое. В первую очередь – желание.
И вот еще о чем я прочитал у Василия Никифоровича: «В 2007 году заводу исполнилось 125 лет со времени его основания. Но сегодняшнее руководство совершенно не интересует эта важнейшая историческая дата. Два года назад мною было внесено руководству предложение достойно и торжественно отметить это событие. Но этих людей больше интересовал вопрос окончательного уничтожения стратегически важного для Украины предприятия. Главная задача этих людей – вырезать все, что можно, и сдать в металлолом. Нажиться самим и позолотить ручку киевским и запорожским чиновникам, у которых огромный опыт превращения богатейшей страны в нищенку без собственной промышленности и аграрного сектора. Так что же тогда можно говорить об одном каком-то предприятии, умирающем городе на базе которого он вырос, развивался и обеспечивал нормальную жизнь проживающих в нем людей? Активно способствует уничтожению предприятия Запорожская областная администрация, областной совет, местный мэр и горсовет. Естественно, закрывают глаза на разорение города, завода и обнищание населения силовые структуры, которые переплелись в коррупционных сделках с вышеназванной властью».
Жестко, но справедливо.
**
Вчера, 29 мая 2020 года Василий Никифорович умер…
Владимир ШАК
[Фото Сергея Томко]
