Если быть абсолютно точным, то талантливый пейзажист и не менее талантливый портретист Исаак Бродский, у которого сегодня день рождения – ему 136 лет исполнилось бы, если бы он не умер 14 августа 1939 года), не совсем из Бердянска был родом. Как он сам вспоминал в книге «Мой творческий путь», «превратная судьба занесла моих родителей, уроженцев местечковой еврейской полосы, в болгарское село Софиевку близ города Бердянска, бывшей Таврической губернии». Там, в Софиевке, будущий художник прожил «до восьми лет, а потом родители направили меня в Бердянск учиться. Я поступил в четырехклассную городскую школу».
Спустя много-много лет, в 1930 году, уже будучи очень известным, обласканным властью художником, Исаак Израилевич создаст картину, которую в Советском Союзе знали все, даже не зная ее автора. Эту картину, а называется она «Ленин в Смольном», можно было увидеть… да везде ее можно было увидеть: в казенных учреждениях, в клубах и библиотеках… в столовых только я не встречал ее. И в банях.
Ленин из Шушенского изображен в небольшой комнате Смольного с мягкой мебелью в белых, ставших от времени, правда, серыми, чехлах. Поначалу, к слову, эти чехлы меня несколько смущали: я предполагал, что ими мебель была укрыта для того, чтобы ее ходоки не пачкали. Но потом разобрался: в оккупированном большевиками Смольном просто напросто еще какое-то время сохранялась обстановка размещавшегося здесь ранее института благородных девиц. Ну, а большевистскому вождю с ленивой фамилией) под кабинет досталась, как можно предположить, комната классной дамы.
Но не сама эта комната с давно не стиранными чехлами на меня особое впечатление производила. Поражал бомжеватый вид вождя. Он ведь изображен сутулым, не расчесанным, одетым в мятый пиджачок мужичонкой. Вроде ходока из Шушенского. Или отставного дьячка. Таким образом, слышал я объяснения, художник вождя приблизил к народу, показав, что он – такой же, как и все.
Разве все нечесаными ходят и в мятых пиджаках? – возражал я, но вразумительного ответа на свои возражения не получал.
А не так давно, изучая жизнь и творчество художника – земляк, как никак, всегда помнивший, между прочим, о своей малой родине — в Бердянске он даже художественный музей помог создать, передав в него более 200 картин из личной коллекции, я нашел интересный снимок, на котором Бродский изображен… рядом с Лениным. Нет, не в Смольном, а в Таврическом дворце, где в 1920 году проходил второй конгресс Коминтерна – организации, смысла деятельности которой сегодня, наверное, никто не сможет объяснить. Да это и не нужно. Не о Коминтерне речь.
Снимок меня и удивил, и заставил призадуматься. Оказывается, Бродский с фотографической точностью передал образ вождя. Он, оказывается, по жизни таким был – бомжеватого вида мужичонкой. Известен, кстати, рассказ самого художника: сделав один из натурных рисунков, он подошел к Ленину за автографом. Тот посмотрел и говорит: «Это не я». Но, когда портрет увидели вожди рангом пониже, они в один голос объявили: как живой! И Ленин таки подписал набросок, заметив, правда, при этом: «Вы меня заставили впервые подписаться под тем, с чем я не согласен». А я из этого сделал для себя простой вывод: так он себя в зеркало никогда не видел! Бродский, повторю, его ведь с фотографической точностью воспроизвел. Вероятно, вождь себя — внутренним взором, видел статным красавцем с огненным взглядом и буйными, непослушными кудрями. Давидом, только-только поразившим Голиафа)
Кстати, рассматривая фото из Таврического дворца, я Чехова вспомнил. «В человеке, — заметил он однажды, — все должно быть прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли». Хитрый, а, точнее, мудрый, Чехов при этом умышленно душу на третье место сдвинул. Хотя сам он, конечно же, понимал, что именно она делает человека прекрасным…
Между прочим, у Чехова есть рассказ «Ведьма»: о том, как зимней ночью с потового тракта сбился почтальон и заехал на огонек к опустившемуся, оставшись без службы, дьячку по имени Савелий, при котором женой состояла молодая красавица с белой, как подчеркнул автор, шеей. Она, понял дьячок, своими колдовскими чарами и завлекла к себе почтальона.
Утомленный дорогой нежданный гость тут же уснул, дьячиха присела рядом, не спуская него глаз. Дьячок же, с трудом разбудив почтальона, взялся указать его ямщику дорогу и все вместе они удалились. А дьячиха «на минуту остановилась и взглянула на свое жилье. Чуть ли не полкомнаты занимала постель, тянувшаяся вдоль всей стены и состоявшая из грязной перины, серых жестких подушек, одеяла и разного безымянного тряпья. Эта постель представляла собой бесформенный, некрасивый ком, почти такой же, какой торчал на голове Савелия всегда, когда тому приходила охота маслить свои волосы. От постели до двери, выходившей в холодные сени, тянулась темная печка с горшками и висящими тряпками. Все, не исключая и только что вышедшего Савелия, было донельзя грязно, засалено, закопчено, так что было странно видеть среди такой обстановки белую шею и тонкую, нежную кожу женщины».
Почему-то я решил, что именно этот рассказ пришел на ум бердянскому художнику, когда он работал над своим вождем, по-хозяйски расположившимся в комнате классной дамы бывшего института благородных девиц.
Владимир ШАК
[Фото и фоторепродукции из открытых Интернет-источников]
На снимке вверху: Бродский и Ленин в Таврическом дворце
Фрагмент картины Бродского «Ленин в Смольном»
Исаак Бродский, автопортрет, 1910
Могила Исаака Бродского в Питере
Оставить комментарий
