Этого писателя я открыл для себя совершенно случайно: на глаза попал его роман «Степь зовет», увидевший свет в СССР в предалеком 1932 году, я начал читать его и… буквально с первых строчек окунулся в жизнь и быт близкой моему сердцу Гуляйпольщины. Вот эти начальные строчки: «Шефтл Кобылец, яростно щелкая в воздухе кнутом, погонял своих буланых. Над буйно зеленевшим баштаном, тянувшимся до самых гуляйпольских могилок, уже садилось, разливаясь оранжевым заревом, раскаленное солнце. Вдоль дороги, мерно покачиваясь, вздыхали, перешептывались длинные, заостренные листья кукурузы и желтые венцы подсолнухов, широким кольцом опоясавшие баштан».
Подобных колоритных лирических отступлений в романе масса. И в них во всех присутствует вольное, как ветер, и просторное, как море, Гуляйполе – поле, остающееся навсегда с каждым, кто хоть однажды бродил по нему.
Не удержусь, чтобы не процитировать еще кое-что из романа:
«Теплая светлая июльская ночь струилась над старыми, раскидистыми деревьями, колебала тяжелые лапы яблонь, гнула их к земле. Пригнувшись, Настя стала осторожно пробираться среди ветвей. Влажные яблоки ударяли ее по голове, падали и подкатывались к босым ногам. Над садом всходила зеленая луна. И тут около сторожки что-то стукнуло, — наверно, упало спелое яблоко»;
«широка запорожская степь, есть, где разгуляться ветрам. В морозный зимний день взыграет вдруг вьюга, закрутит, взметет сухой снег с земли, помчит по полям, по буграм, по буеракам, накинется на ветряки, хутора и села. В кольце белых полей жмутся к земле крестьянские хаты, цепенеют в сугробах вишенники и пруды, ждут, когда отпустят морозы и зазвенит весенняя капель»;
«шелковицы на вершине бугра запылали костром. За Черным хутором разливалось пламя заката. Элька уже миновала гуляйпольские могилки. Она торопилась. Надо до ночи добраться до Успеновки. Там она переночует у своей подруги Маруси Казаченко, с которой они вместе работали на маслобойке, а завтра утром уже будет в райцентре».
Заинтересовавшись автором, я узнал, что сам он был родом… ну, конечно же, из Гуляйпольского района, на территории которого некогда находился Новозлатопольский еврейский национальный район, в одной из колоний которого – Роскошной, 28 ноября 1906 года родился будущий писатель Нотэ Лурье. Гуляйпольщину поэтому он описывал и со знанием, и с любовью, присущей коренному гуляйпольцу. «Он даже фамилии в романе использовал местные, – подскажет мне при встрече краевед Иван Кушниренко, – встречающиеся только в тех селах, откуда был сам родом». «А о каких гуляйпольских могилках все время упоминается в романе? Это курганы?» «Ну да. Во времена, когда Натан Михайлович, как Лурье величался по паспорту, жил у нас, курганов-могилок было больше, чем теперь. В степи они далеко видны были».
Я потом, кстати, предположил, что замена понятного всем слова «курганы» на не совсем понятные «могилки» — это издержки перевода. Роман ведь был написан [и впервые издан] на идиш. Я его читал в переводе 1958 года. Потому что все остальные издания… были изъяты из библиотек и уничтожены — после того, как автора, проживавшего с 1931 года в Одессе, объявили буржуазным националистом и американским шпионом и влепили ему — постановлением особого совещания при министерстве госбезопасности СССР от 14 апреля 1951 года, 15 лет лагерей. И отправили по этапу в Магадан.
«Являясь участником антисоветской националистической группы, Лурье… принимал участие в нелегальных сборищах, на которых возводил клевету на советскую действительность»; «в своей практической работе Лурье, как агент американской разведки… собирал и передавал сведения шпионского и клеветнического характера» — это я из материалов уголовного дела выписал.
А как сам обвиняемый реагировал на предъявленные ему обвинения? Никак: он даже не был знаком со многими из них. Следователь ему просто-напросто не предъявил часть показаний свидетелей по делу. И на суде отстоять свою правоту Лурье тоже не имел возможности: суда-то не было — решение по делу принимало особое совещание при МГБ СССР. Почти военный трибунал.
Конечно, фигурирует в деле и очаровавший меня чистым слогом, которым переданы яркие, сочные, как яблоки в сентябре, образы роман из жизни Гуляйполя. «Руководствуясь неверным методом анализа моего романа «Степь зовет», — заявит в качестве объяснения Лурье, — следователем в деле представлена моя книга, как произведение националистическое». И добавит фразу, которая меня весьма удивит: «Следователь книгу не читал». Как же он тогда, подумал я, вел следствие? Впрочем, это сугубо риторический вопрос, который в те времена мало кого интересовал.
И вот еще, что важно: когда – 27 апреля 1955 года, прокуратура отменит внесудебный приговор, вникавший в дело прокурор особо отметит: «Свидетели являлись негласными сотрудниками органов МГБ». Получается, что обладавший роскошным стилем) писатель из колонии Роскошной схлопотал 15 лет лагерей по… доносу гэбистских стукачей. Между прочим, окончательно реабилитирован был Натан Михайлович… 27 января 2009 года – через 21 год после смерти.
В заключение позволю себе еще одну цитату из некогда запрещенного и изъятого из библиотек романа — буквально с последней страницы книги: «Ждут не дождутся первых вешних дней пахари. Томится земля по плугу, по трепету первых ростков, по зеленой траве, по шуршанию пшеницы, по золотым шапкам подсолнухов. В сырых палисадниках трепещут на весеннем ветру акации, ольхи и липы. И яблони ждут, когда их голые ветки опушит бело-розовым цветом.
Чудно хороши первые весенние дни. Дружно брызнули косогоры молодой, ясной зеленью, кружит голову парной запах прогретой земли. Степь-колдунья, волшебница степь, как уйти от тебя!»
Это не точка в романе, это восклицательный знак))
Владимир ШАК
На фото вверху: Гуляйпольская могилка-курган весной [фото Сергея Томко]
Нотэ Лурье
Роман о Гуляйполе
Анкета арестованного — из уголовного дела
