Снимок обедающих днепростроевцев я обнаружил в отделе изобразительных материалов московского Исторического музея, доступ в который получил через его электронный каталог. Подписан снимок был так – несколько длинно, но конкретно: «Днепрострой. Фабрика-кухня. Зал, где обедают рабочие, 1930-1932 гг». Изъяв фото из музея – его электронную копию, чтобы не подумал кто, будто я занимаюсь нехорошими делами – подворовываю по тихому, я принялся его изучать. Перво-наперво обратил внимание на угрюмые и несколько испуганные лица рабочих. Затем присмотрелся к тому, что у них на столах. Обед на ударной – на сверх ударной стройке, выглядел весьма скудно. Затем я стал читать плакаты-лозунги, развешанные по залу. На одном разобрал следующий призыв: «Передовые пролетарии Днепростроя, вступайте в партию, становитесь под боевые ленинские знамена, и шеренги бойцов за социализм». Слово «социализм» было подчеркнуто – и написано, с большой буквы. А вообще, призыв звучал откровенно коряво: становитесь под знамена и шеренги… «Во время докладов соблюдайте тишину» – это уже призыв со следующего плаката. По нему я понял, что фабрика-кухня – когда в ее просторном зале не обедали, становилась… чем-то вроде дома культуры. Самый же большой транспарант я не дочитал – его окончание закрывают колонны. Прочитать удалось только вот что: «Усилив организацию батрацо-середняцкой…» и все – остальной текст, в котором как раз и сосредоточена главная идея призыва, скрыли колонны, на одной из которых, кстати, висит радиоприемник – тарелка знаменитая. По ней – уже после завершения работ на берегу Днепра в Запорожье, сначала очень хвалили Гитлера, называя чуть ли не лучшим другом Советского Союза, а потом очень ругали за вероломное нападение на Советский Союз.
Но на этом мои находки в музее не завершились: в том же отделе изобразительных материалов я отыскал еще один снимок из днепростроевской фабрики-кухни. «Фабрика-кухня. Герой труда повар т. Бельновский», – прочитал я под ним. Портрет героя был наклеен на альбомный лист плотной бумаги серого цвета. Выглядел повар точно так же, как работяги, которых он кормил: угрюмо и несколько испуганно. Ну, а чтобы составить представление, как внешне выглядела фабрика-кухня – а находилась она на месте нынешнего ДК «Энергетиков», к найденным снимкам я добавил две, достаточно известные, открытки [на аукционах за них, к слову, просят большие деньги], а в качестве комментария – впечатления о поездке в Запорожья писателя Федора Гладкова, основоположника так называемого соцреализма и автора нечитаемого романа о Днепрострое «Цемент». Слушаем его:
«Вопрос о постройке фабрики-кухни был решен еще в начале строительных работ. Сооружена она была уже через полгода. Действует уже больше полутора лет. Какие же результаты? А вот какие: до сих пор я не могу понять, почему в этой общественной столовой, именуемой фабрикой-кухней, рассчитанной на многие тысячи желудков, пища отвратительна до тошноты – отвратительна и по вкусу, и по виду. Говорю это без всякого раздражения – я отмечаю только факт и передаю общественную оценку этого факта. <…> Снабжение продуктами поставлено превосходно: все лучшее, все свежее в первую голову получает Днепрострой. Так почему же все это свежее богатство превращается в блистающей лаборатории фабрики-кухни в вонючую бурду? Массы рабочих и служащих никак не могут привыкнуть ни к борщу, ни к жаркому и уходят из столовой с обидой, с отчаянием. И злорадно повторяются слова Винтера [начальника Днепростроя]: «Вам оборудована кухонная фабрика, предоставлено все, что нужно, предусмотрены всякие мелочи, а что же вы сделали из этой фабрики? Вы сделали все возможное для того, чтобы убить идею общественного питания на строительстве». Как это ни грустно, но это – сущая правда».
И вот еще:
«Июль 1930 года. Огромный зал фабрики-кухни. Массы света и непролазные толпы людей. Духота, дурной запах кухни и грязи. На многочисленных столах – сплошной навоз из объедков, выплесков, грязных тарелок. Весело роятся резвые вихри мух. Целые их полчища перламутровым покровом кишат на слизи клеенок, как алчные своры собак на падали. Слишком образно? По это соответствует действительности. Люди привыкли к этой клоаке – безропотно и покорно садятся на скамьи, на стулья и стараются быстро занять свободное местечко на свалках – надо же кушать. Нарпитовки [работницы народного питания, то есть] бродят лениво и бездельно или судачат в сторонке. Они не обязаны убирать со столов до перерыва, а перерыв в выдаче блюд только с полтретьего до половины четвертого дня. Около широкой бреши в кухню – длинные хвосты людей, обливающихся потом. Это – очереди на получение обеда. Счастливцы с измученными и довольными лицами героически пробираются с тарелками в обеих руках через густые хороводы толп с беспокойными криками: «Осторожно! Дайте дорогу! Не толкайте, пожалуйста!» Крики отчаяния, ссора, звон разбитой посуды. Я тоже с замирающим сердцем иду в водовороте этих толп и не спускаю глаз с тарелки в руках и со шляпы под тарелкой. Толчок, и суп льется на мою шляпу и на пол. Обидно, но надо все-таки пробираться к столу и занять местечко. «Товарищ, сотрите немножко со стола». Нарпитовка гордо и сурово смотрит из-за плеча и поучительно замечает: «Разве теперь перерыв? Если желаете сесть за чистый стол, приходите во время перерыва и занимайте его после уборки. А теперь можете обедать за этим столом. Это вам не старые порядки». «Какие старые порядки?» «А теперь – самообслуживание. Прошло время, когда постоянно убирали и подавали». Да. Строгий и внушительный окрик усмиряет капризы обедающих».
Впечатляет, однако.
