К 90-летию со дня рождения скульптора
Историю Запорожья я изучаю по судьбам запорожских художников. Ведь работа, которая предшествует появлению картины или скульптуры – осмысление множества событий и явлений жизни художника, с жизнью города и страны неотделимых.
Владлен Дубинин [1931-2020], не доживший до своего 90-летия несколько месяцев, – личность для Запорожья действительно монументальная, заметная. Владлен Константинович шутил – что, мол, станковая работа, например, родная ему живопись? Хранится в музейных фондах, видят ее лишь изредка, на выставках. Тогда как “скульптура – всегда на виду, она организовывает пространство”, – так он мне говорил. Однако лишь малая часть его работ вышла из мастерской, чтобы занять место на улицах и площадях нашего города.
Одна из глав неопубликованных, но записанных мною и сверенных с Дубининым воспоминаний, называлась «То, чего нет».
И выглядеть она могла бы так.
То, чего нет
“«Козаки в дозоре» простояли на Хортице всего несколько дней. На холме, насыпанном из земли, вынутой из котлована при строительстве музея казачества.
Козаков поначалу было три. Третий оказался лишним. [“Толпа!” – говорил Дубинин, – авт.].
Я лепил козаков в Киеве – на ВДНХ, в павильоне коневодства. Ночью лепил, потому что днем народ ходит. Днем работу накрывал, чтобы не было видно.
Скульптура была задумана высотой в 13 метров, я делал в Киеве макет-трехметровку.
А там, на ВДНХ, в павильоне коневодства происходили вот такие дела: “Так, это мы уберем, здесь будет будуар принцессы английской”. – “Что такое?” – “С Англией надо налаживать отношения. Будут соревнования. А тут поместим ее лошадку…”.
Я говорю: пока не закончу, не уйду.
Через три дня чекисты приходят: “Кто такой? Чтоб все пусто было!”.
Я взял лом и говорю: не пущу, пока не закончу. Зову формовщиков, быстро порезали гипсовый макет на части, упаковали…
Насобирал бутылок, сдал. Денег нет, аванс уже кончился. Уехал в Запорожье.
Мне звонят: “Приймай груз. По Дніпру пливуть твої козаки на баржі”. Четыре больших ящика, железом обитые, доставили на восьмой поселок. И следующие двадцать лет они так в ящиках и простояли, разобранные на части. Погибла работа.
В 1989-м художники отвоевали возле автовокзала помещение галереи – она была когда-то построена под скульптуру – когда Большое Запорожье строили и после войны восстанавливали. Козаков, новую трехметровку, я выставил там. Двери открыты были – и в зал залезли. Побили все. Нашел лишь копыта и голову одного козака.
Вот такие истории с моими козаками.
«Козаки в дозоре» не сохранились и в макете. Ко мне в мастерскую тоже залезли, когда воровали медь и другие металлы, а у меня было что украсть. В общем, остались фотография и эскизы”.
“Стена-барельеф к музею на Хортице – зарождение козачества”.
Не реализованный замысел, даже когда лет десять назад в Музее запорожского казачества вновь заинтересовались «Козаками в дозоре», неукротимый Дубинин памятник без барельефа ставить не хотел.
“Тарас Шевченко стоял в магазине «Кобзарь». Затеяли ремонт, я приехал забрать работу. Говорят – не надо, оставьте. А после ремонта приехал – нет ничего. Какой Кобзарь?! А это было кованое железо, хорошая работа”.
“Вот проект скульптуры – молодой Шевченко и кобзарь рядом. Я его планировал поставить напротив театра имени Магара. Выиграл конкурс – шесть проектов было представлено, киевляне участвовали… Тоже не пошла работа”.
«Бандурист» должен был стоять на Хортице. Видел его Дубинин и возле Днепрогэса, на месте убранного памятника Ленину. Макет есть, ставить некому.
“Незавершенная тема: не Ленин, а Диктатура пролетариата. И эта работа погибла. Не приняли ее на выставку, привезли в Запорожье. А тут ее хулиганы разбили”.
“Тарас Бульба. Настоящий козак”.
“Памятник репрессированным. Проект”.
Эта история – второй акт трагедии репрессированных. Памятник, лаконичный камень с надписью, поставлен в Запорожье на деньги, собранные детьми жертв репрессий, на месте, где располагалось местное отделение НКВД. “У Дубинина была хорошая идея, – говорит запорожский историк Анатолий Ширяев. – Он сделал крест прорезной, и вылепил руки, словно человек выбирается из ямы. Из ямы памяти, из ямы забытия…” И этот проект не был реализован.
“Александр Поляк. Бывший мэр. Но эта работа пропала. Формовщик ее испортил”.
Остались в макетах памятники Владимиру Ященко, Леониду Жаботинскому.
“Дед Дейкун. Как-то вышли на меня: “Зробіть діда Дейкуна, який 30 років охороняв Запорізький дуб”. Слепил. И можно было скульптуру сделать…”
Однако – добавлю от себя, лет пять назад на одном из городских мероприятий по эскизу Дубинина вырезали бензопилой деревянную фигуру, обидев художника грубой работой. Уж истлела она, наверное. А могла быть памятником.
И нигде ничего не осталось – из вышеперечисленного, ничего.
ЧТО ЕСТЬ? Преданная любовь – и память о Мастере – в сердцах ветеранов-афганцев. Среди немногих, провожавших Владлена Константиновича в последний путь, был актер Дмитрий Московцев. Он дружил с Дубининым, объединив вокруг него своих побратимов, ценил его понимание трагедии войны… не только афганской.
“Рука афганца – это крик, отчаяние. За что?” – говорил мне Дубинин, поясняя свою концепцию памятника.
На невысоком постаменте сидит в родном Гуляйполе дубининский Нестор Махно, в бетоне. “Делал его всего три недели. А первоначальная идея была поставить Махно на тачанку”, – мечтал скульптор. Еще один Нестор Иванович – в экспозиции Запорожского краеведческого музея, в зале, посвященном истории махновского движения.
НЕДАВНО на аукционе мелькнула ранняя работа Дубинина – фигурка мальчишки-футболиста «Програв». Не анализируя, как там оказалась некогда музейная работа, вспомним Дубинина.
Привитая отцом художника спортивность, к которой примешивалась горечь ранней потери, азарт и мощная преданность своему делу, даже непреодолимость – были чертами характера Владлена Дубинина всю его жизнь. Благодаря этому он преодолел множество преград и создал то, что успел. А успел многое – скульптуры «Братание» и козак Максим Кривонос [Запорожский краеведческий музей], памятник запорожским подпольщикам [Транспортная площадь] и пионерам-чапаевцам на Хортице, «Скорбящая мать» и памятник металлургам «Запорожстали», появившиеся в городе к 30-летию Победы, Тарас Шевченко в соседнем Марганце, мемориальные доски Николаю Шаульскому [Бердянск] и Юрию Бочкареву [Запорожье]…
Живописец по специальности, он поразил Запорожье своими ранними работами, написанными во времена учебы в Харькове. К счастью, портрет Эммы и еще несколько полотен после выставки, случившейся лет десять назад, были переданы Запорожскому художественному музею. Но даже виденные не долго, они незабываемы. Да простят меня друзья-художники, Дубинин – Репин наших дней.
“Я не делю искусство на живопись и скульптуру, – говорил он. – Я не понимаю эти цеховые дела. Если нет красок – так что, ты пропал? Бери глину и лепи. Вопрос только в том, что лучше может прозвучать и выразить”.
РОЖДЕННЫЙ в седьмую годовщину со дня смерти Ленина, и названный в его честь, что, сказанное, было причиной нашей ссоры – не ко времени упомянула, не модно! – Дубинин не мог быть свободным от жизни в стране. Ширяев говорил: “Козаки – кшатрии”. А он кричал: “Какой ты историк? Это же беглые разбойники!” Дубинин видел в козаках то, что видела в них советская и царская Россия.
Однако в своем творчестве он вышел за идеологические рамки советских лет. Как пришлого в Украину служивого, его прадеда, приняла украинка, так приняла Дубинина Украина. “Запорожские козаки – это было честнейшее братство. Это вольница, где у любого – ни кола ни двора”, – говорил он.
И вот, удивительно, дубининские козаки – настоящие украинцы.
Его судьба – судьба города, в который он вернулся после учебы, который видел и понимал. Мастерская Дубинина была на первом этаже в Белом доме, вся заставленная макетами, эскизами: “Мысли, – говорил он, – мои мысли…” В сотрудничестве с супругой Эммой Низовой, он сделал «Братание» – немецкого и русского солдат времен Первой мировой войны. Мне кажется, и образ молодой Родины-Матери подсказан был Эммой – есть такая среди фотографий немногих ее сохранившихся работ.
Как вспоминают друзья, Дубинин вообще ничего не умел, кроме работы. Он все время лепил, лепил… Прерываясь на посиделки в компании – он их любил, пил немного, а когда закипали горячие споры, играл на мандолине, мол, “оздоравливаю пространство” – музыка в нем была от отца, он горевал о нем… Любил рассказывать о прошлом – в этом он был мастер. Любил музыку и природу. Друзья – свидетели его планов и идей “Мечтал поставить на острове Ленина врата Запорожья”, – рассказывает мне друг скульптора, Анатолий. В воспоминаниях Владлена Дубинина можно прочесть и характер его, и истоки творчества. Вот, например…
“С чего начинать?
Родился я в Одессе. На студенческой койке. И гудели в день моего рождения гудки – это была годовщина смерти Ленина, 21 января 1931 года. Даже конкурс объявили – как меня назвать? Ну, раз такой день, день памяти вождя, назвали Владленом. Позже мать записала меня 25 декабря того же года, в суворовское училище хотела отдать в Ставрополе, после освобождения из оккупации. Но это был 1943-й, мне было 12, а в училище брали восьмилетних. Так у меня оказалось два дня рождения.
Мать была полька, но она об этом громко не говорила. Потому что предки ее были высланы в Сибирь при Александре І. А Дубинины – из служивых. Прадед пришел после 25-ти лет службы в Токмак. И приняла его в мужья женщина. А хата ее под дубом стояла. Так пошла фамилия – Дубинины.
…В 1936-м родители перебрались в Запорожье, поселились у бабушки на Южном поселке, на улице Чапаева. В городе уже сложился коллектив художников: Владимир Гончаренко, Семен Хабенский… Родители стали членами запорожского отделения РАБИС [«рабочее искусство», объединение художников и графиков, занимающихся политической пропагандой, – авт.]. Художники писали портреты членов советского правительства, оформляли парады и другие праздники. Помню, работали над портретами родители всю ночь. Был там и Буденный. А я встал рано [мать и отец недавно заснули], взял черный карандаш и всем вождям на портретах пририсовал буденновские усы. Понравился мне портрет Буденного.
Проснулся отец – Боже мой! А это 37-й год, репрессии уже начались… работы надо сдавать к сроку, а черный карандаш не стирается! Это сейчас осознаю, каково было отцу, когда он испорченную работу увидел. Как он меня выпорол подтяжками! А мать сказала: остановись, наверное, будет рисовать. Родителей выручили художники – каждый взял по портрету, ночь сидели, и работу родители сдали в срок.
Отец играл не только на струнных музыкальных инструментах, но и в… футбол. Водил меня на стадион «Локомотив». Я помню фамилии игроков довоенных лет: Прядко, Орех, Йоська Малкин, вратарь Головин, Мозалевский.
Когда началась война, стадион перерыли траншеями. Как тревога, мы туда, сидим в этих траншеях и смотрим, как прожектора ловят лучами вражеские самолеты.
Летом 1941-го отец и мать рисовали карикатуры – на Геббельса, на Гитлера. И в «Окнах роста» [двухметровые застекленные витрины, их установили на Грязнова, перед нынешним проспектом Ленина] – эти карикатуры выставляли, чтобы поднять боевой дух народа. Поначалу думали – через месяц, через три выгонят немцев, и закончится война. Помню присказку того времени: “Не кажи гоп, герр Риббентроп!”
А немцы к августу добрались до Запорожья. Я как-то проснулся и вижу, что мать и отец жгут эскизы. Вещи собраны, рюкзаки пошиты. Решили из города уходить.
В эвакуации мы жили в Ставрополье. Я познакомился с чабанами, и вместе с ними пас овец. Ходил с ярлыгой, рядом со мной пять огромных псов, кавказские овчарки Довлет, Мушка, Шамрай, Чабанок, Малюк [собак бездомных подбирал Владлен Константинович всю жизнь, – авт.].
…Летом 1942-го отцу пришла повестка в армию. Его забрали на Сталинградское направление. Мы долго ничего не знали о его судьбе. Пропал без вести.
…Осенью 1943-го мы с матерью узнали, что освободили Запорожье, и засобирались домой”.
В эвакуации и оккупации учиться не довелось – однако Владлен Дубинин поступил в Днепропетровское художественное училище. В числе его учителей – выпускник Запорожской художественной школы Александр Куко. Рассказывал мне Дубинин: “Я вышел на диплом с исторической темой: Иван Грозный на Пушкарской слободе. И как-то, когда мы пошли обедать, он переписал мне на работе снег. И такой хороший получился снежок – хоть зайчика туда выпускай. А у меня там должно быть совсем другое настроение – пушки, грязь… Пушкарская же слобода. И я заново перемахнул его снег. Причем при нем все это сдер, это грубо – я сорвался. Куко сразу стал красный. “Ну, все, – мне говорят. – Теперь тебе крышка”.
А Александр Семенович помолчал и говорит: “Я сделал ошибку, а меня студент поправил и лучше сделал. Я желаю этому студенту, чтобы хорошей была его жизненная дорога”.
Так и сказал на защите диплома, и поздравил меня.
Дипломная работа Владлена Дубинина до сих пор украшает один из кабинетов Днепропетровского художественного училища.
“Дерево написать просто, – говорил мне Дубинин. – А что ты через это дерево хочешь передать? Сколько было возле этого дерева разных событий – это целая тема. Мысли должны оставаться… Мысли…”.
Инесса АТАМАНЧУК, фото автора и Сергея ТОМКО из архива «МИГа»
Сказано
Дмитрий Московцев
“Мы были знакомы с Дубининым около 30-ти лет, с того времени, когда Владлен Константинович победил в конкурсе на создание памятника ветеранам афганской войны.
Дубинин – наш скульптор, народный без всяких званий. Он не пропускал ни одного нашего события, не было ни одного 15 февраля, чтобы рядом с афганцами не было Владлена Константиновича…
Он был такой смешливый, веселый, а посмотришь на его работы – глыбища, богатырь…
Говорил мне: “Дима, моя боль – мои козаки…”
