Продолжаю рассказ моего покойного друга Василия Кирилловича Дяченко.
Не боюсь назвать его другом – наше общение было искренним и щедрым.
И долгим. Потому продолжение будет.
“…когда началась война, все стали уезжать. Мы так и говорили – уезжают в Ташкент. Моя сестренка туда уехала, с своей мамой – родной сестрой моей матери.
И нас когда вывозили, всех собрали возле нынешнего ДК им.Кирова. Весь почти 6-й поселок туда собрали. А мать посмотрела на толпу – э, нет, надо уходить. Прилетит, бросит бомбу – и все пропало. Так и получилось. Там, где стоит Киров, руку поднял, стояло деревянное здание кульбазы (то есть культурная база, там, кстати, и драмтеатр, режиссер был Усачев, ставили там, помню, «Запорожец за Дунаем»), парашютная вышка там стояла. И вои насколько мы были разумные – туда согнали все «ЗИСы», покрасили и поставили там. Немцы прилетели, бомбы бросили – все, техники никакой. И кульбаза сгорела, ее разбомбили.
И мы начали уходить на Запорожье-1. (Запорожье-2 – это Екатериновка, а Запорожье-1 тогда назывался Южный вокзал.) Начали нас бомбить, прямой обстрел идет. Много людей тогда погибло. Кругом убитые лежат. Мы на Южный вокзал – и там бомбят. Ну мы пешком пошли на Балабино – с нами воинские части идут, беженцы идут. Налетел «мессер», начал стрелять, а мы – по дороге идем – в кукурузу. Потом поняли, что от кукурузы толку мало – видно все. Мы в рецину – колючая такая, из нее моторное масло делают. Залезешь в нее – и тебя уже не видно.
Почему мы бежали, а не ехали? Мать работала на заводе «Днепроспецсталь» в наждачном цехе, и им сказали: покамест не сделаете демонтаж, денег, то есть зарплату, вам не выдадут. Мы сидели в подвалах, мать – на заводе. И получилось, что когда начали обстрел города, возле кульбазы собрали состав, и было предписание: состав идет на Северный Кавказ. Мы туда снесли теплую одежду, постель, посуду. И вдруг, когда загорелись первые корпуса алюминиевого завода, состав – «Ду-ду!» – и уехал. Значит, вроде, уехал состав – уехали и дети… Так это другие уехали, а мы не уехали. Мы в подвале. Мать прибегает со смены – в квартире нас нет. Стоит этот НКВД-ст. она к нему: “Где ребята?” Он – в подвале. А мы сидим, в карты играем, свечи горят…
Ну, в общем, мать успокоилась, и мы до конца августа просидели в подвале, пока за нами не приехали и не погрузили. В суматохе потеряли мы бабушку – материну мать – темно ведь было, ночью загружали. Так я бабушку больше и не видел. Потом мать ее нашла, они встретились в деревне. Тетю мы потеряли. А с нами пошел Леня Суворов. Его мать бросила. Она от него отказалась. Она взяла меньшого – Валентина, а ты, говорит ему, жди, батька придет, отступают же наши, – и тебя заберет. И что Лене оставалось делать? 29-го года рождения был Леня.
И мы с этим Леней – сестренка, я, Анатолий младший, мать – пошли… Что мы могли взять? Мать взяла головку от швейной машинки «Зингер», я взял пальто – оно на меня было маленькое, но я его взял. И взял ботинки, которые мне на меня не налезали. Это мне выдали в школе – пальто и ботинки. Все это носил потом мой братишка.
Леня и Анатолий идут. Анатолий взял самолет под мышку. Мать говорит: “Выброси эту гадость!” Ну где там. Несет.
В общем, мы бежали на Балабино, ночевали там. Там в плавни десант бросили немецкий, начался бой. К утру все это дело стихло, и мы пошли дальше. Идут воинские части, тянут пушки быками – горючего нет, дизеля стали… Идем на Пришиб, дескать, оттуда можно уехать. С Токмака на Федоровку, на Стульнево – на восток. А в Пришибе состав налетает на состав, санитарный на грузовой, пошла бомбежка – и мы оттуда тикать. И куда? Куда глаза глядят. Так и воинские части. Говорят, куда идете? На Малую Белозерку. Так там немцы. Поворачивает назад. Попадаем в Большую Михайловку.
Мать была уже опытная: зайти в первую хату и попросить воды – не дадут. Потому что в колодце там уже все вычерпано. Лето жаркое было. Прошли семь хат. Глядим – стоит женщина в украинской рубашке. „Звідкіля ви?” – „Та с Запорожья”. –„Что там, немец?” – „Да уходили – его не было еще”.
И вдруг как заголосит эта женщина: „Ленечка, племянничек мой!” Это родная сестра его отца. “Куда ж ты идешь? Где же мама? Где папа?” Ну, папа, конечно же, на фронте. Сказала – мы его, конечно, заберем. Племянник, как-никак.
Потом, когда я демобилизовался в 1951 году, говорили, что Леню нашли в мертвого блиндажах. Ну, что могла быть? Убирали коммунистов, убирали комсомольцев, активистов, жен офицеров (их называли командирами) и наверняка ее забрали, угнали в Германию, и куда Леня мог пойти? Вот и пришел в Запорожье и с голоду помер. Потому что лежал он пухлый. Так Лени Суворова не стало”.
Инесса АТАМАНЧУК, фото из архива автора