Однажды – минувшей осенью, товарищ, с которым мы когда-то служили в 1-м укрепленном районе Тихоокеанского флота – единственном укрепрайоне морской пехоты в СССР, прислал мне видео. «Послушай, – предложил он, – какие песни сейчас у нас поют морпехи».
«У нас» – это в России. Дело в том, что мой товарищ живет в Приморском крае, где когда-то жил и я. Я ж родом оттуда. Там школу окончил, учился в Дальневосточном университете, потом служил на Тихоокеанском флоте. Вернувшись домой, работал на лесоповале, затем снова учился в университете и, одновременно с учебой, стал работать в газете. А в 1993 году уехал в Запорожье. Ну, а товарищ мой – мы с ним, между прочим, когда-то рядом в строю стояли, остался в Приморье.
Переписывались мы очень редко. Можно сказать, почти не переписывались. Но иногда перезванивались. Обычно звонил он. Причем в строго определенный день – 27 ноября, в день морской пехоты. Мы обменивались впечатлениями о жизни, а перед расставанием негромко – прямо по телефону, исполняли песню дембелей морской пехоты.
«И когда-нибудь мы с вами, на преклоне своих лет», – запевал Владивосток. «Уже будучи дедами, вспомним черный свой берет!» – подхватывало Запорожье…
27 ноября 2014 года товарищ мой не позвонил, но прислал сообщение. Тогда, напомню, уже шла война на Донбассе, с которой вторглись в Украину путинские рашисты. Причем войну эту поддерживали – кто открыто, кто в душе, премногие россияне. В том числе и мои родственники, оставшиеся на Дальнем Востоке, и мои друзья. Бывшие друзья. Все они просто стали невменяемыми. «Киевская хунта», «государственный переворот», «бандеровцы» – это все, что у них было на языке о событиях в Украине.
Мне с ними стало скучно общаться, как бывает скучно с вяленой таранью, если не оказывается под рукой пива)))
И тут от моего бывшего сослуживца приходит короткое сообщение, из которого я понял, что он остался… вменяемым человеком. «В Приморье, – написал он, – пришли 17 «цинков» [цинковых гробов] со спецназавцами из 14-й отдельной гвардейской бригады ГРУ. Похоже, их у вас на Донбассе покрошили. Не жалко с#к». Еще товарищ добавил, что за две чеченские войны приморский спецназ потерял убитыми 21 бойца. А тут сразу 17. Насколько я разобрался, гвардейцев «покрошили», как выразился мой товарищ, в Донецком аэропорту.
Спустя пару, может быть, дней получаю из Приморья еще одно сообщение: «Есть информация, что с Курил сняли часть 18-й артиллерийской дивизии, на вооружении у которой находятся «Грады», «Буки» и «Гиацинты» [152-мм пушки]. Похоже, это «железо» пошло к вам».
«Где Курилы и где Донбасс? – подумал я, прочитав сообщение. – Вряд ли такое возможно. Очень уж далеко».
Но, как оказалось, для взбесившегося путлера, гнавшего на Донбасс своих вояк, расстояние не имело значения: 23 января 2015 года волонтеры группы InformNapalm известили мир о том, что «в рамках идентификации подразделений российской группировки сил вторжения, сконцентрированной в приграничных с Украиной районах Ростовской области, идентифицированы военнослужащие 18-й пулеметно-артиллерийской дивизии Восточного военного округа, место постоянной дислокации которой – Курильские острова».
Путлер, понял я, решил в совершаемые им на Донбассе преступления втянуть как можно больше людей – опричников своих. Да и «цинки» по стране проще распихивать, когда все регионы втянуты в эти преступления. Все регионы и все рода войск. Включая морпехов.
В частности, штат морской пехоты – нарукавный знак в виде красного круга с желтым якорем на черном фоне, я самолично видел – в какой-то видеохронике, на одном из бандитов в Донецком аэропорту.
– Тварь! – вырвалось у меня. – Чтоб ты…
Получается, этот урод не скрывал, что он – не ополченец из шахтеров, а профессиональный военный из РФ. Вероятно, предположил я, из «Спутника».
И не ошибся, как выяснится позже.
Тем, кто, как и я, служил в частях морской пехоты еще до ликвидации СССР, хорошо известны эти названия: «Спутник» и «Сатурн». Это были элитные подразделения Военно-морского флота, службой в которых особо гордились. А после прохождения подготовки в них [севастопольский «Сатурн», кстати, принимал морпехов-тихоокеанцев, гордо носивших, как и я, на погонах буквы ТФ] выдавали особый значок в виде парашюта с надписью: «Парашютист-отличник». И к нему – особое удостоверение, где было записано: такой-то прошел полный курс наземной и воздушной подготовки диверсантов и произвел десять прыжков с парашютом [у меня их, правда, – по независящим от меня обстоятельствам, набралось всего семь. Восьмой я совершил, работая уже в запорожской газете «МИГ»].
И песни моропехи тех лет особые пели – о черных беретах, на которых сверкают якоря: «На черных беретах сверкают якоря, Десантнику светит победная заря!». А дембеля весеннего – моего, призыва под гитару обычно негромко напевали:
«Мы отслужили по два года,
Нам домой уже пора.
Ждем последнего развода,
Ждем весеннего утра.
А мы не сходим кораблей,
Хотя и числимся за флотом.
Ведь мы не просто дембеля,
Мы – дембеля морской пехоты…»
Последний куплет из этой песни – о времени, когда мы станем дедами))), мы с товарищем, который звонил мне ежегодно 27 ноября, как раз и исполняли по телефону, обязательно припоминая при этом старый царский указ о морских солдатах: в чужих портах, мол, их на берег не отпускать, ибо, напившись допьяна, драку учинят незамедлительно. По легенде, именно 27 ноября [16 ноября по старому стилю] полузабытый император полузабытых времен и подписал указ о создании частей морских солдат. И поэтому на гражданке, вспоминая об особом дне года, я иногда находил старые фотографии из своего дембельского альбома и, всматриваясь в лица своих сослуживцев, вспоминал пережитое.
И ведь было, что вспомнить! И плохого, конечно, хватало [«Из четырех флотов СССР, – говаривал, бывало, начальник политотдела нашей части, которого мы за глаза звали Чушком, – самая плохая дисциплина на Тихоокеанском флоте. Самая же плохая дисциплина на Тихоокеанском флоте – в береговых войсках. А в береговых войсках самая плохая дисциплина – в морской пехоте. Поэтому по всем вам, сволочуги [любимое словечко Чушка], тюрьма плачет, аж заливаясь слезами»], но и хорошего, оставшегося навсегда в памяти, изрядно набиралось.
Под воспоминания иногда следовал звонок моего товарища из Приморья. И начиналось: «А ты помнишь… а ты не забыл…»
Да все я помнил, конечно. Память у меня хорошая потому что))) Однако после военного вторжения РФ в Украину, в чем, как я убедился, участвовали и некогда элитные подразделения флота – морпехи, я вычеркнул из личного памятного календаря день 27 ноября. Это больше не мой праздник.
Кстати, нынче совсем другие песни поет бывшая элита, которая, запятнав себя кровью украинцев, перестала быть элитой. Ее представители превратились… в обычных головорезов-убийц, цепных псов кремлевского плюгавого карлика из гэбистов.
Какие? Одну из них как раз и прислал мне минувшей осенью мой товарищ.
Я включил ее и услышал:
«Сегодня снова командировка
И вновь связал нас всех приказ,
И не морская экипировка –
Уходит «Спутник» на Донбасс».
«Твою ж мать!» – только и выдохнул я. А чуть хриплый голос пел дальше:
«Возможно, в бой в последний раз
Уходят роты побатальонно,
Земля чужая не терпит нас.
За что воюем, за что деремся?
За что Россия послала нас?
В бою сегодня с врагом схлестнемся,
Он рвет нам глотки за свой Донбасс…»
Это я им теперь, морпехам России, – враг. Я, человек, который родился в России и служил в морской пехоте вместе с их отцами, называя их братьями. Ведь обращение «Брат, оставь покурить», – это не из военной песни Высоцкого, а из морской жизни. И я его произносил, и в свой адрес слышал. И поэтому у меня вполне конкретный вопрос имеется для тех, кто задает риторический вопрос «за что воюем»: а что же вы хотели получить, отправляясь не в морской, как сами говорите, экипировке – захватывать не принадлежащее вам? Славу и уважение? Так их получают только достойные. А у вас нет ни чести, ни достоинства. И мы будем вам рвать глотки – за наш Донбасс, за мое Запорожье, за наш Киев… за нашу Украину. И победа однозначно будет за нами. Потому что правда – с нами. А с кем правда, как подчеркивают мудрые люди, с тем и Бог.
А в некогда элитном «Спутнике» пусть и дальше поют о том, что
«Нас снова нету, нигде нас нету,
Но сквозь Ростов который раз
Идут гробы, на них береты,
И флаг российский везет УАЗ.
А дома снова все так знакомо –
Кресты, могилы без имен.
И в ФСБ подпишут жены
Отказ от мужа – уволен он…»
Кстати, «нигде нас нету» – это вам, с#ки, приговор. Нигде вас и не будет: ни в жизни, ни в памяти. И свои награды, запятнанные кровью украинцев, вы тайком носить будете, не объясняя, что не за бой они получены отчаянный, а за убийства.
*
В Украине День морской пехоты официально стали отмечать с 2014 года. Причем 16 ноября: по старому стилю почему-то. А в 2018 году украинские морпехи свой праздник – утвержденный указом Президента, впервые отметили 23 мая. В этот день, подсказали историки, в 1918 году гетман Украинского государства Павел Скоропадский издал приказ о начале формирования бригады морской пехоты для несения службы. Берет у украинских морпехов тоже теперь другой – не черный, а сине-зеленый, цвета морской воды.
Ну что ж, буду привыкать к новому празднику))) Май меня вполне устраивает: однажды в мае – 9 числа, я впервые надел черный берет с якорем, когда из флотского экипажа попал в 1-й укрепрайон, и в мае же, через два года, снял его – уволен был в запас 29 числа.
Владимир ШАК,
бывший морской пехотинец Тихоокеанского флота,
офицер запаса ВСУ
Когда исполнилась детская мечта о службе на флоте
***
Как я на службе в морской пехоте книгу писал
Уж и не вспомню сейчас причин, побудивших меня – на первом году флотской службы, между прочим, взяться за перо, но факт, как говорят бюрократы, имел место быть. Находя разноформатные листки, я склеивал их в подобие тетради и малоразборчивым почерком вчерашнего студента [я на Тихоокенский флот, угодив в морскую пехоту, попал со второго курса Дальневосточного госуниверситета] фиксировал воспоминания об ушедшей [как мне казалось – навсегда] гражданской жизни. И однажды мой с каждым днем прибавлявший в весе труд обнаружил чекист-особист – начальник особого отдела нашей части, стралей лет двадцати пяти.
Ни фига в каракулях не разобрав, он, однако, углядел в тексте… свою фамилию. Сам по себе особист мне сто лет не нужен был. Да и откуда мне было знать, что он – однофамилец моего университетского приятеля.
Не слушая никаких объяснений, особист поволок меня прямо к Бате – командиру части: строгому, но справедливому полковнику со странной, как мне тогда казалось, для советского офицера фамилией – Кригер.
Батя, выслушав доклад старлея, коротко распорядился, кивнув на пронесенную мной самодельную тетрадь:
– Читай.
Я и начал читать – специально противным голосом, спотыкаясь через фразу: собственный, мол, почерк плохо разбираю.
Послушал-послушал Батя мое заунывное чтение и, поинтересовавшись, нет ли дальше чего-нибудь ЭДАКОГО – против советской власти, значит, приказал: унеси и выброси на помойку свою писанину.
Я и выбросил. А через два-три дня особист меня к себе снова вызывает и, глядя пристально в глаза, заявляет: согласись, братец, что книгу ты писал с целью опорочить советский строй. И опубликовать ее планировал за рубежом.
Это 18-летний-то пацан!
Но я, тем не менее, почему-то согласился с предположениями своего визави.
– Книгу выбросил? – спросил он.
– Так точно, товарищ старший лейтенант, выбросил!
– Надо ее восстановить!
Две недели корпел я над восстановлением мемуаров в ленинской комнате нашей роты, а к началу третьей ротный старшина, в очередной раз нарисовавшись возле меня, грозно спросил:
– Долго еще дурака валять собираешься?
– Ну, дык литература же, товарищ прапорщик, – парировал я наскок. – Лев Толстой, знаете, сколько «Войну и мир» писал?
– Скоко?
– Двадцать лет! – не моргнув, соврал я.
Старшина погрузился в раздумья, подсчитывая, видимо, какое количество харчей казенных я за двадцать лет потреблю и сколько комплектов обмундирования изношу.
И, подсчитав, зло бросил:
– Нынче же эту лавочку писательскую прикрою! Будет тебе Толстой с войной и мирой.
Так и сказал: с войной и мирой. Как будто бы речь шла о даме с редким именем Мира.
И точно: вечером я уже вместе с ротой маршировал по плацу, горланя на вечерней прогулке бравую песню о том, как «на черных беретах сверкают якоря» и что десантнику всегда «светит победная заря»…
А книга моя вскоре всплыла… у главного психиатра Тихоокеанского флота, к которому меня, наверное, через месяц после посещения кабинета Бати, доставил из части прапорщик-первогодок из санчасти нашей части… Эх, мне бы не мемуары – стихи писать! Рифма-то какая не заезженная: «из санчасти нашей части». Ценитель необычных рифм Маяковский [«помните его Коперник-соперник»] обзавидовался бы.
Фамилии прпорщика не помню – видимо, она была такой же невзрачной, как и он сам. А в лицо я его знал, несмотря на свой малый срок службы, еще старшим сержантом: вместо дембеля он подписал пятилетний контракт [или как тогда это называлось] и щеголял по части в отутюженном прапорщицком обмундировании и в надраенных до блеска сапогах, с которых он постоянно носовым платком смахивал пыль.
Канолевый, – говорили о нем в части. С нуля, значит. Новый.
Пока мы ехали во Владивосток – наша часть находилась за городом, на станции Угольной, канолевый прапорщик все время посматривал на меня. Чувствовалось, он горит желанием поговорить со мной – не каждый же день ему доверяют сопровождать матросов в главный флотский госпиталь [кажется, он носил имя Марии Цукановой, геройски погибшей во время войны с японцами санитарки]. Однако я не имел желания общаться с ним и делал вид, что постоянно пребываю в полудреме: служба достала, сплю на ходу.
В не очень просторном, по-рабочему обставленном кабинете меня ждал очень уверенный в себе врач средних лет, погоны которого скрывал белый медицинский халат. Однако по тому, как к нему, очень вежливо, обратился заглянувший в кабинет полковник медслужбы [он был без халата], я понял, что мой визиви тут весьма серьезная фигура.
Так и оказалось. В госпитале мы, перед возвращением в часть, забрали взводного, который был не просто выписан, а списан со службы – не знаю, почему, меня это не интересовало. Мало ли чем можно заболеть в частях морской пехоты в те времена)))
– Зачем тебя к главному психиатру флота таскали? – полюбопытствовал взводный, кивая головой на кабинет, из которого я вышел к дожидавшемуся меня в коридоре канолевому прапорщику.
Так я и узнал должность хозяина кабинета, к которому очень вежливо обращался полковник медслужбы. Кстати, на слово хозяин кабинета оказался весьма скуп: общался я с ним не более пары минут. Причем о моих мемуарах, лежавших перед ним, он даже не вспомнил.
– Тебе 221-я статья уголовного кодекса известна? – взял меня с ходу в оборот флотский главпсих.
– Нет! – честно признался я, начиная догадываться, для чего мне назначил аудиенцию хозяин кабинета.
Дело в том, что параллельно с написанием книги, я в части проводил сеансы гипноза, пытаясь на практике проверить, можно ли словом воздействовать на человека. Оказалось, можно. И не только словом. Даже взглядом.
Мои психологические, как я их называл, опыты стали известны нескольким офицерам, которые, кстати, отнеслись к ним… просто с интересом. А начальник медсанчасти нашей части [таки зря, что я не стал писать стихи] майор Ястребов, которого все уважали за не сволочной характер, встретив меня однажды, лишь по-дружески посоветовал: «Бросай ЭТО, до добра оно тебя не доведет».
Майор как в воду глядел. Аж до 221-й статьи УК дело дошло, которую я, кстати, на всю жизнь запомнил. Спроси меня о ней среди ночи, и я отчеканю: «Статья 221 УК РСФСР в редакции 1960 года: «Незаконное врачевание. Занятие врачеванием как профессией лицом, не имеющим надлежащего медицинского образования, – наказывается исправительными работами на срок до двух лет».
Мне в неполные 19 лет только уголовной статьи не хватало! Хоть и с исправработами, а не реальным сроком.
Впрочем, «врачевание» – это совсем другая история из моей флотской биографии. К ней мы вернемся, но в другой раз. А пока ограничимся историей о книге воспоминаний, которую в конечном итоге передали главному психиатру флота. К слову, мы с ним вполне мирно расстались.
– Если хочешь статью схлопотать, – на пальцах объяснил он мне ситуацию, – продолжай свои «опыты». Не хочешь, вставай на путь исправления. Стань образцом в службе. Ты же не глупый парень, на физическом факультете университета учился.
Статьи я категорически не желал и после команды «свободен» бодро шагнул за дверь, откуда, как мне тогда виделось, начинался мой путь исправления)))
Но с главпсихфлота наши пути-дороги потом еще раз пересеклись – уже перед моим дембелем. При этом он мне заявил, что берет меня на учет… или что-то в этом духе очень грозное… и сообщает обо мне главному военному прокурору флота, чтобы тот тоже сделал обо мне, скажем так, пометку на какой-нибудь странице своего «посадочного» журнала. Думаю, у прокурорских они всегда существовали – в противовес «взлетным» журналам летчиков
Однако это уже третья история, которую я также обязуюсь поведать.
Когда-нибудь.
В.Ш.
