Уроженец села Борисовка, что в Приморском районе Запорожской области, генерал-майор Петр Григоренко относится к той категории людей, которые не нуждаются в особом представлении. Достаточно произнести вслух «генерал Григоренко», и любому станет понятно, о ком идет речь: об активном участнике диссидентского движения в СССР, правозащитнике, основателе Украинской Хельсинкской группы и члене Московской Хельсинкской группы.
К людям этой категории относился и академик Сахаров, правозащитная активность которого началась с… выступления в защиту попавшего в опалу генерала Григоренко.
Впрочем, «попавший в опалу» – это мягко сказано. Открыто выступив против существовавшего в СССР режима, генерал Григоренко лишился всего: звания и престижной должности, средств к существованию и, что самое главное, – свободы. Нет, его не в тюрьму упекли – в психиатрическую лечебницу. «Он же сумасшедший, – заявил, брызгая змеино-ядовитой слюной, главный идеолог СССР Михаил Суслов. – Опасный для общества сумасшедший. Его надо надежно изолировать от людей».
Умер самый известный украинский генерал, именем которого, кстати, в Харькове назван бывший проспект маршала Жукова[!], 21 февраля 1987 года в Нью-Йорке. На его могиле – на украинском кладбище святого Андрея Первозванного в Саут-Баунд-Бруке [штат Нью-Джерси], было установлено скромное надгробие с короткой надписью: «Генерал Петро Григоренко».
И всем понятно, кто тут похоронен – генерал с большой буквы.
Кстати, я в жизни встречал такого человека – генерала с большой буквы. Это был генерал милиции Александр Поляк. Став мэром Запорожья, он попытался… вернуть город людям: разогнав барыг, обогащавшихся на запорожцах, Александр Владимирович указал путь, по которому следует идти всем, кто беспокоится о Запорожье и запорожцах [и о любом другом городе]. Чтобы выйти на этот путь, нужно самому себе однажды сказать: служи людям, и только им. Генерал Поляк честно служил запорожцам и за них [за нас, то есть] отдал свою жизнь.
В Борисовке
«Родился я, – рассказывал о себе в своих мемуарах генерал Петр Григоренко, – 16 октября 1907 года на Украине – село Борисовка, Приморского района Запорожской области. Ребенком я себя не помню. Воспоминания ребенка это, прежде всего, память о маме и о тех, с кем проводил время в детских забавах. Мамы у меня не было. Она умерла, когда мне исполнилось три года.
Если выйти к нашим воротам и стать лицом к улице, то справа от нас – дом священника. Прямо перед домом – большая площадь. Дальше стояла церковь. Была она деревянная, что для наших мест несвойственно. Но как раз это-то и делало ее особенно привлекательной. Всегда свежевыкрашенная, она радовала глаз».
И далее следуют воспоминания из детства, из родной генералу Борисовки, связанные с религиозными [а иных в те времена, пожалуй, и не было]:
«Замечательны христианские праздники – Рождество, Пасха, Троица, Спас, Покров… Каждый имеет свою моральную окраску. Скажешь “Троица” и запах разнотравья и деревьев ударит в нос. Скажешь “Спас”, и яблочный дух охватит тебя. Ну, о Рождестве и Пасхе говорить нечего. В эти праздники рождается и воскресает Великое. Ты, как будто, сам рождаешься и воскресаешь. Особенно любил я Пасху. Праздник уже начинался со всенощной. И хотя до выноса плащаницы ничего радостного не было, но оно чувствовалось, приближалось. Все ждали именно этого нравственного момента – чуда воскресения Христова. И когда священник провозглашал, наконец, “Христос Воскрес”!, а хор [в нашей церквушке он был великолепный] в ответ гремел “Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав…” кричать хотелось от радости. И когда, после освящения пасхи и куличей, люди, с горящими свечками в руках, расплывались во все стороны, это было потрясающе. Я всегда останавливался у ограды и смотрел на уплывающие светлячки, пока все они не исчезали из поля моего зрения. И мне представлялось, что эти огоньки есть дух Христа, который верующие несут с собой.
А каков был день наступающий! После разговения нас до утра укладывали спать. Но не спалось. Мы вскоре просыпались, а нас уже встречал радостный колокольный звон. Попасть самому на колокольню и хоть немного позвонить было пределом мечтаний, хотя развлечений и без того было достаточно: карусель, качели, катанье яиц, игра в битки [чье яйцо крепче] и попутно чудеснейший обряд христосования: “Христос Воскрес!” “Воистину Воскрес!” И ты снова и снова вспоминаешь: “Да, действительно Воскрес”. И радость охватывает тебя, и ты с любовью целуешь христосующегося с тобой. Радость продолжалась все три пасхальных дня и растягивалась до следующего воскресения – дня Поминовения. Нет, день Поминовения тоже не был печальным. Ведь мы же знали, что Христос “сущим во гробех живот даровал”. И люди старались ничем не омрачить радость. На первый день Пасхи никто не потреблял спиртного. Даже пьянчуга Тимоха ходил трезвый. На второй и третий день пили, но пьяного галасу на улицах не было. И вообще в детстве я на Пасху не видел пьяных в селе. Слегка выпивших – да, пьяных – нет».
Нынче в Борисовке, основанной в 1861 году на месте бывшего ногайского аула Курумбаш [в переводе – «гордая голова»] украинскими колонистами из Бессарабии и названное по фамилии первого старосты Борисенко, все не так, как помнил Петр Григорьевич.
Дом его не сохранился, церкви – той, свежевыкрашенной, радовавшей глаз, тоже давно нет. Но храм в селе – в честь Покрова Пресвятой Богородицы имеется. В приспособленном, как говорят в таких случаях, здании действует.
– А где памятник генералу Григоренко? – обратились мы буквально к первому встреченному нами на улице прохожему. Мы не были уверены, что такой памятник существует, но предполагали, что на родине генерала он таки должен быть.
– Доедете вон до той фишки, – махнул рукой вдоль улицы прохожий, указывая на синевший вдалеке баннер, – там и найдете.
Как оказалось, «фишку» сельчане установили… в честь своего земляка-генерала. «Григоренко Петро Григорович, – значилось на придорожном баннере. – Видатний правозахисник, политв’язень, уродженець с. Борисівка Приморського району». И ниже – крупным шрифтом: «Герої не вмирають!»
Потрясающе. Точнее – и сердечнее, не скажешь.
Кстати, в соседнем городе Приморске, где будущий генерал учился в трудовой школе, на здании бывшей школы, в котором сейчас располагается украинско-болгарский лицей, установлены две мемориальные доски. Одна – в память о генерале Григоренко, другая – в честь выпускника лицея, старшего сержанта Сергея Колесниченко, погибшего 16 марта 2015 года в зоне проведения АТО.
Генерал-майор и старший сержант. Теперь они навсегда вместе.
Герої не вмирають!
Ну, а в Борисовке памятник генералу Григоренко установлен на сельском воинском мемориале Славы.
Подойдя к стене, на которой выбиты фамилии погибших воинов, я обратил внимание, что фамилия Григоренко повторяется четырежды. А справа и слева от стены установлены два памятника из черного мрамора. На правом выбита фамилия генерала Петра Григоренко, на левом – капитана Федора Шапошникова.
Капитан здесь и похоронен. Причем совсем недавно: его останки поисковики обнаружили в Краснодарском крае в декабре 2014 года. Затем они были переданы украинской стороне и 9 мая 2015 года для капитана, наконец, закончилась война – он обрел покой на родине, под обелиском из черного мрамора.
Капитан Федор Шапошников служил в ВВС Черноморского флота. Погиб 10 сентября 1942 года, совершив воздушный таран: правым крылом своего Як-1 он ударил немецкий самолет-разведчик Fw-189. Тот врезался в землю, но от сильного удара пострадал и Як: у него отлетел кусок крыла и он тоже упал…
Герої не вмирають!
В Приморске
«Первого сентября 1918 года, – читаем далее рассказ генерала о родных местах, – я приступил к занятиям в Ногайском реальном училище. Причем мне ежедневно приходилось преодолевать семь километров – расстояние от Борисовки до Ногайска. Отец вернулся из плена еще весной и весь ушел в восстановление хозяйства. Средств, чтобы снять койку для меня в Ногайске, не было. Да и рабочая сила ему была нужна. На уроки в училище, ходьбу и выполнение домашних заданий уходило у меня около десяти часов, а рабочий день у отца достигал 16-ти часов. Поэтому отец сказал, что койку снимет только зимой».
Родной Ногайск [с 1964 года – Приморск] генерал бы, как и Борисовку, тоже не узнал. От старого города, как нам подсказали в местном краеведческом музее, осталось буквально несколько зданий. И Свято-Покровский храм на окраине – в селении Обиточном, откуда и начался без малого два столетия назад Ногайск [учрежден указом Александра Первого от 18 января 1821 года], к которому одно время даже порт и город в устье реки Берды приписаны были. При этом будущий Бердянск тогда скромно назывался… Новоногайском.
Однако Новоногайск развивался и заселялся быстрее, и вскоре стал уездным центром. К Бердянскому уезду в 1848 году и был приписан Ногайск.
Еще в Приморске мы отыскали памятник членам первого Ногайского совета, расстрелянным карателями полковника Дроздовского 23 апреля 1918 года. События того дня подробно описал в своих мемуарах генерал Григоренко, отметив, что председателем совета был известный в городе человек – преподаватель Ногайского реального училища, а в прошлом – капитан царской армии Антон Новицкий.
Памятник находится на том же месте, где и был открыт в 1965 году, а вот информационная табличка на нем отсутствует.
Подверглась декоммунизации, поняли мы.
Ну, за кибернетику!
После Ногайска в жизни будущего генерала были Юзовка [нынешний Донецк], Харьковских политехнический и – Москва, где до начала Великой Отечественной войны Петр Григорьевич закончил с отличием две академии – военно-инженерную и академию Генерального штаба РККА.
В декабре 1931 года, уже будучи слушателем Военно-технической академии в Ленинграде, Петр Григорьевич получил телеграмму, подписанную мачехой: “Приезжай, тяжело болен отец”. В тот же день он оформил краткосрочный отпуск и выехал. А дальнейшие события он сам описал в своих мемуарах:
«Не успел получить я тогда только паек. Вместо него взял аттестат. Когда поезд стал подъезжать к Белгороду, у меня закралась в сердце тревога. Станции были забиты полураздетыми людьми и худющие детишки буквально осаждали вагоны: “Хлеба, хлеба, хлеба!” И чем дальше на Украину шел наш поезд, тем больше голодных рвалось к нему. Поэтому, прибыв в Бердянск, я первым долгом помчался в военкомат, обменять аттестат на продукты. Но не тут-то было. Меня направили лично к военкому. Тот удивленно посмотрев на меня, сказал:
– Да ты, наверное, с ума сошел. Из Ленинграда ехал сюда с бумажкой, вместо продуктов. Я своим пайки не выдаю, а ты хочешь, чтобы я тебе выдал…
После долгих уговоров он разрешил за двухнедельный аттестат на курсантский паек, предусматривающий белый хлеб, масло, рыбу, икру, сыр, печенье, конфеты, папиросы… выдать две буханки неизвестно из чего сделанного, совершенно сырого хлеба.
После всего этого я уже не удивился увиденному в Борисовке. А увидел я совершенно пустынные улицы села. Несколько человек попавшихся навстречу, равнодушно прошли мимо, даже не ответив на приветствие [случай совершенно невероятный для прежнего украинского села]. Отец был дома. Он с большим трудом мог встать на ноги. У него явно начинался безбелковый [голодный] отек. Из съедобного в доме оставалась одна небольшая тыква. Это в середине декабря 1931 года».
В 1938 году майор Григоренко добился приема у всесильного генерального прокурора СССР Вышинского, которому рассказал о злоупотреблениях представителей органов НКВД в Запорожье [информацию получил от брата Ивана], подвергавших пыткам арестованных. И произошло почти чудо: все следователи, участвовавшие в пытках, были арестованы. Арестовали также запорожского городского прокурора и прокурора Днепропетровской области [город Запорожье входил в состав Днепропетровской области].
Позднее Петр Григорьевич писал: «Только много лет спустя я понял, что дело кончилось к моему полному удовлетворению только благодаря тому, что мое заявление по времени совпало со сменой верховной власти в НКВД. Это уже действовала бериевская метла. И мела она тех, кто «нечисто» работал, кто допустил разглашение внутренних тайн НКВД».
После Великой Отечественной войны, с которой полковник Григоренко вернулся с пятью орденами, Петр Григорьевич занимается исключительно научно-преподавательской работой в военной академии имени Фрунзе, где в 1958 году становится начальником кафедры кибернетики – первой и единственной в СССР. Причем официально эту должность ему предложил лично министр обороны СССР маршал Малиновский, разрешив подбирать нужных для кафедры людей как в вооруженных силах, так и в гражданских вузах.
В этой связи нелишне напомнить, что простой народ узнал о существовании такой хитрой науки из… кинофильма «Кавказская пленница». Помните тост кавказка-шашлычника: «Так выпьем же за кибернетике!» Тост отложился в памяти у многих, но что из себя представляла кибернетика, объяснить могли единицы. А получивший в 1959 году генеральские погоны уроженец запорожского села Борисовка по кибернетике научные работы писал. «Здесь я творил, – вспоминал о грядущем уходе из академии генерал, – 83 научных работы оставляю». И далее: «Страха не было. Но было хуже страха. Жалость к близким людям. Жалость опустошающая, когда стоишь рядом с любимым человеком, видишь его муку и помочь ему не можешь. И отчаяние охватывает тебя. Но проходит время, и новые, не менее мучительные, мысли появляются: “Да, правильно. Зачем это тебе? Генеральские погоны надоели, высокие оклады, специальные буфеты и магазины? Какое тебе дело до каких-то там колхозников, рабочих, гниющих в тюрьмах и лагерях. Живи сам, наслаждайся жизнью”. И так от одной до другой крайности. Все ищу ответа, как быть. А ответа нет, нет до самой конференции, до самой трибуны конферентской».
Партконференция
Поистине, громом среди ясного неба стало выступление Петра Григорьевича на районной партийной конференции 7 сентября 1961 года, после которого у него не просто жизнь кардинально изменилась. Это выступление превратило его в самого неугодного режиму человека. Его судьбу после партконференции не в академии решали. И даже не в министерстве обороны. А в Политбюро ЦК КПСС и Совете министров СССР. Ничуть не преувеличиваю. Хрущев, Брежнев, Косыгин, Суслов, Семичастный, Андропов – это те, кто лично чинил расправу над генералом [не расшифровываю, кто эти люди, замечу лишь, что они находились на самой вершине власти].
А генерал на конференции… всего лишь высказал сомнение: все ли, мол, в стране делается, чтобы культ личности – как при Сталине, не повторился? И высказал несколько предложений: «Усилить демократизацию выборов и широкую сменяемость, ответственность перед избирателями. Изжить условия, порождающие нарушения ленинских принципов и норм – высокие оклады, несменяемость».
– Демократия ему нужна! – орал потом на генерала высокопоставленный [точнее, высокопосаженный] партчиновник. – Это, чтобы всякая шваль могла вмешиваться в работу советских и партийных учреждений и мешать работе добросовестных работников. Свободные выборы ему нужны. Это, чтобы всякие демагоги могли чернить добросовестных коммунистов, клеветать на них, мешать народу выбрать достойнейших.
«Я молчал, – пометит в воспоминаниях Петр Григорьевич. – Одна только мысль билась в голове: «Бандиты! Гангстеры! Мафия!» Мне хотелось схватить стул и бить по этим бандитским головам. Если бы я раскрыл рот, то из него могла вырваться только страшная ругань. Поэтому я сжал челюсти до боли в зубах и выходил, молча».
И пошло-поехало.
Режим против генерала
Петра Григорьевича убирают из академии и переводят… на самый дальний Дальний Восток – в Приморский край. А он, вместо того, чтобы уйти, как говорится, в тень до лучших времен, создает подпольную организацию, которая… распространяет листовки.
Это, напомню, было начало 60-х годов, когда за слово правды могли… расстрелять, как случилось с рабочими Новочеркасска, вышедшими 2 июня 1962 года на демонстрацию протеста. При разгоне демонстрации были убиты 26 человек, еще 87 получили ранения. Семерым зачинщикам вынесли смертные приговоры и их расстреляли, остальные получили длительные сроки лишения свободы.
Одна из листовок подпольщиков генерала Григоренко [важнейшую роль в деятельности тайной организации играл сын генерала Георгий, слушатель артиллерийской академии] как раз и рассказывала о бесправии советских людей и всесилии бюрократической власти. В листовке сообщалось, в частности, о расстреле трудящихся в Новочеркасске.
Другая была посвящена характеристике тогдашнего советского государства, которое определялось как государство господства бюрократии.
Третья целиком посвящалась вопросу «За что бороться?» И отвечала: за отстранение от власти бюрократов и держиморд, за свободные выборы, за контроль народа над властями и за сменяемостью всех должностных лиц.
Четвертая: профсоюзы – не органы защиты прав рабочих, а орудие их угнетения.
Пятая: почему нет хлеба? Ответ на письмо ЦК, в котором вопрос нехватки хлеба сводился к тому, что… в столовых режут хлеб большими кусками. В результате – высокие отходы. В листовке же говорилось об истинных причинах: о низкой урожайности, высоких потерях урожая, гибели хлеба в результате плохого хранения. А у этого одна причина: отсутствие у сельских тружеников заинтересованности в результатах труда.
Наезжая в Москву, Петр Григорьевич лично распространял эти листовки. Иногда – в генеральском мундире.
А еще он, оценив состояние Красной Армии накануне войны с немцами, пришел к выводу: «Количественный и качественный анализ соотношения сил сторон убедительнейшим образом свидетельствует, что ни о каких материальных преимуществах противника не может даже и речи идти. Сил у нас было вполне достаточно не только для того, чтобы остановить врага, но и для полного его разгрома в первый же год войны». И назвал виновников поражения Красной Армии на начальном этапе войны: Сталин, Тимошенко, Ворошилов, Жуков.
А потом написал письмо председателю КГБ Андропову:
«Возглавляемый Вами орган государственной власти занят преимущественно войной с народом. Поэтому, несмотря на все усилия кинопропаганды и славословия со страниц официальной прессы, любовью народной этот орган не пользуется. Думаю, не только у меня возникают отнюдь не художественные ассоциации при виде монументального здания на Лубянке. Глядя на него, я не вижу ни его архитектурных особенностей, ни пустых тротуаров вокруг него. Мне представляются только тяжелые бронированные ворота с тыльной стороны здания, путанные проезды внутри двора и прогулочными металлическими клетками на крыше здания. А ведь немало и таких, кому видятся еще и подвалы этого здания с орудиями бесчеловечных пыток.
И никакое кино, никакая хвалебная литература не помогут до тех пор, пока эта организация будет продолжать войну с народом, до тех пор, пока не будут до конца разоблачены античеловеческие дела, творившиеся за этими стенами, до тех пор, пока камеры пыток и применявшиеся в них орудия не станут экспонатами музея, как казематы Петропавловки. До тех пор, пока это не сделано, нельзя верить ни одному слову тех, кто является наследниками, а может быть, и соучастниками ягод, ежовых, берий, абакумовых, меркуловых».
Выйдя из подполья, где, как подчеркивал генерал, «можно встретить только крыс», он стал открыто защищать преследуемых режимом, включая и представителей крымско-татарского народа.
Вот его речь о многострадальных крымских татарах [произнесена в ресторане гостиницы «Алтай», цитирую по передававшейся из рук в руки стенограмме]:
«Скоро исполнится четверть века с тех пор, как ваш народ был выброшен из собственных жилищ, изгнан из земли своих предков и загнан в резервации, в такие условия, в которых гибель всей крымско-татарской нации казалась неизбежной. Но выносливый и трудолюбивый народ преодолел все и выжил назло своим недругам. Потеряв 46 процентов своего состава, он начал постепенно набирать силы и вступать в борьбу за свои национальные и человеческие права.
Эта борьба привела к некоторым успехам: снят режим ссыльнопоселенцев и произведена политическая реабилитация народа. Правда, последнее сделано с оговорками, значительно обесценивающими этот факт, и, главное, кулуарно — широкие массы советского народа, которые в свое время были широко информированы о том, что крымские татары продали Крым, так и не узнали, что эта продажа — вымысел чистейшей воды. Но хуже всего то, что указом о политической реабилитации одновременно, так сказать, походя, узаконена ликвидация крымско-татарской нации. Теперь нет, оказывается, крымских татар, а есть татары, ранее проживавшие в Крыму.
Один этот факт может служить убедительнейшим доказательством того, что ваша борьба не только не достигла цели, но и в известном смысле привела к движению назад. Репрессиям вы подвергались как крымские татары, а после «политической реабилитации» оказалось, что такой нации и на свете нет.
Нация исчезла. А вот дискриминация осталась. Преступлений, за которые вас изгнали из Крыма, вы не совершали, и возвратиться в Крым вам нельзя.
На каком основании ваш народ ставят в столь неравноправное положение?! Статья 123 Конституции СССР гласит: «Какое бы то ни было прямое или косвенное ограничение прав… граждан в зависимости от их расовой или национальной принадлежности… — карается законом».
Таким образом, закон на вашей стороне. [Бурные, продолжительные аплодисменты]. Но, несмотря на это, права наши попираются. Почему?!
Нам думается, что главная причина этого заключается в том, что вы недооцениваете своего врага. Вы думаете, что вам приходится общаться только с честными людьми. А это не так. То, что сделано с вашим народом, делал не один Сталин. И его соучастники не только живы, но и занимают ответственные посты. А вы обращаетесь к руководству партии и правительства со смиренными письменными просьбами. А так как просят лишь о том, на что безусловного права не имеется, то ваш вопрос преподносится тем, кто его решает, как вопрос сомнительный, спорный. Ваше дело обволакивается не имеющими к нему отношения суждениями. Чтобы покончить с этим ненормальным положением, вам надо твердо усвоить — то, что положено по праву, не просят, а требуют! [Бурные аплодисменты, возгласы: «Правильно!», «Верно!», «Ура!»].
Начинайте требовать. И требуйте не части, не кусочка, а всего, что у вас было незаконно отнято — восстановления Крымской Автономной Советской Социалистической Республики! [Бурные аплодисменты, возгласы: «Да здравствует Крымская АССР!», «Ура!»].
Свои требования не ограничивайте писанием петиций. Подкрепляйте их всеми теми средствами, которые вам предоставляет Конституция – использованием свободы слова и печати, митингов, собраний, уличных шествий и демонстраций».
*
Брежневско-андроповский режим стал травить Петра Григорьевича так, как, пожалуй, не травили в послевоенном СССР никого: разжаловали в рядовые, лишили пенсии, дважды направляли на принудительное лечение в закрытые психиатрические клиники. А когда в 1977 году он выехал в США на лечение, его лишили советского гражданства.
На чужбине, как я отмечал в начале материала, он и умер.
Непобежденным.
В качестве послесловия к своему короткому очерку о самом известном украинском генерале приведу его очень важное рассуждение о себе, о жизни, о Добре и Правде:
«Я не верю, что человек безвольно движется по твердо указанному Богом пути, как записано в книге судеб. Бог вкладывает в человека и доброе, и злое. Как человек разовьется, по какому пути пойдет, это зависит и от самого человека и от среды, и от условий, в которых человек живет и действует. Человеку все время приходится делать выбор пути, решать, куда пойти и какие действия предпринять. Я не избежал этого. Много раз мне в моей жизни приходилось выбирать. Послевоенный выбор едва ли не самый ответственный. И хотя я и не понимаю, как я смог сделать правильный выбор, но догадываюсь, что Бог не оставил меня своим Промыслом, потому что я все же предпочел добро. Во мне самом победила любовь к жене, к едва родившемуся сыну, к своей семье. Ради них я отказался от пути тщеславия. И Бог благословил этот выбор, повел меня на путь правды и добра».
Владимир ШАК
Несломленный генерал Петр Григоренко из Запорожской области
Могила Петра Григоренко в США
Памятник генералу Петру Григоренко в Борисовке
Бюст генералу Петру Григоренко в Симферополе [установлен крымскими татарами]
Мемуары генерала
