Просматривая как-то выставленные на аукционную продажу старые советские издания, я обнаружил и четвертый номер журнала «Наши достижения» за 1930 год, на обложке которого был изображен Днепрогэс и кусочек Запорожья. Там же имелась подпись, чтобы ни у кого не возникло сомнения: «Днепрострой».
Журнал этот редактировал Максим Горький, которого в коммунистические время назвали «буревестником революции». На грандиозную стройку за порогами Днепра писатель, как известно из истории, прибыл [из Харькова] 12 июля 1928 года, а через три дня отправился дальше: через Ореховский район [с остановкой в Камышевахе] в – Пологовский, где [в селе Новофедоровка] действовала основанная бывшими махновцами коммуна «Авангард».
Фото пребывания Макса в «Авангарде» у меня в архиве имеется. И мне известно, где памятник «буревестнику» – для увековечения факта его прибытия на запорожскую землю, был установлен: в Камышевахе. Он в селе и сейчас находится. Горький, который, замечу отдельно, крайне негативно отзывался об Украине, а украинский язык называл «наречием», в Камышевахе – при дороге на Мариуполь, так и остается – в ожидании попутного транспорта, видимо.
Зная о разъездах Горького, я не мог понять, почему он об этом не оставил путевых заметок – в собрании сочинений писателя, по крайней мере, упоминания о посещении им Запорожья нет. А оказалось, Макс записки таки делал: они и были обнародованы в одном из номеров журнала «Наши достижения». Между прочим, с аукциона днепростроевский журнал ушел за 400 гривен, если перевести его продажную стоимость на украинскую валюту. Как по мне, за такие деньги можно было бы купить не только журнал, но и камышевахского Макса в придачу)
Ну, а вот, что конкретно писал «буревестник» о Днепрострое. Привожу его очерк из Запорожья с сокращениями, в которых автор чрезмерно, как мне показалось, уделял внимание собственной персоне.
«На Днепрострое воля и разум трудового народа изменяют фигуру и лицо земли. Десятки и сотни рабочих, просверливая камень берегов Днепра электрическими сверлами, взрывают древнюю породу жидким воздухом, другие десятки переносят, перевозят с места на место сотни тысяч кубометров земли, землю выкусывают железные челюсти экскаваторов, она кажется легким прахом под руками коллективного человека, который строит для себя новую жизнь. Стиснутый с обоих берегов железными плотинами, бушует Днепр, но сердитый плеск его волн о железо и камень не слышен в скрежете сверл, в ударах молотов по гулкому железу, в криках рабочих. Стальные жала сверл впиваются в камень, наполняя воздух странно сухим шумом, издали этот шум звучит, точно одновременное пение множества басовых струн виолончели. Гулко и строго ритмически падают удары американского крана, забивая «шпунт».
Дать общую картину всей работы на Днепрострое я не в силах. Я прожил там трое суток – слишком мало для того, чтоб достаточно ярко нарисовать картину грандиозного труда. Там очень много такого, что я видел впервые за мою жизнь, и уже слишком много стерто, уничтожено того, что я видел сорок лет тому назад. Тогда я ночевал тут на берегу Днепра против острова Хортицы, на теплых камнях. Вечером долго беседовал с меннонитом, на которого мне указали как на человека великой мудрости.
– Много вас таких шляется по земле, – сказал мне этот мудрец, и это было самое верное из всего, что говорил он.
Думаю, что в то время еще не был изобретен умный и послушный американский кран, которым теперь забивают железные «шпунты» в каменное дно бешеного Днепра. Тогда не существовал экскаватор, железные пригоршни которого черпают землю и мелкий камень легко, точно воду. Машина эта роет шлюз; ею удивительно ловко управляет черный, масленый человек, вот этот – действительно мудр. Из глубокого котлована огромные насосы выкачивают воду, круглые пасти труб переливают ее в Днепр. Когда смотришь на толстые струи воды, кажется, что не из реки, а из земли вытягивают ее жилы. Сотни людей сдирают с земли толстую каменную кожу, и видишь эту бесплодную землю поистине в руках людей.
День на Днепрострое начинается взрывами, они же и заканчивают день. У меня недурная зрительная память, и мне странно видеть, как значительно, за несколько часов работы, изменились контуры берегов. На моих глазах была взорвана огромная скала – Богатырь, если не ошибаюсь. Мы стояли в двух сотнях шагов от нее, когда она несколько раз глухо охнула, вздрогнула, окуталась белыми облаками; странно быстро растаяли эти облака, а скала показалась мне шире, ниже, но общая форма не очень заметно изменилась, только трещины стали обильнее, глубже.
Ночью, над рекой и далеко по берегам вспыхивают голубые огни электрических фонарей. Днепр заплескивает их шелковые отражения, но они светятся на темных волнах, точно куски неба в тучах, гонимых ветром. Я стою на балконе во втором этаже, любуясь игрою огня на воде и странными тенями в каменных рытвинах изуродованного берега. Тени разбросаны затейливо, похожи на клинопись и вызывают желание прочитать их.
– Весною над крышей этого дома будет одиннадцать метров воды, – спокойно рассказывает инженер.
Молчу, соображая: дом стоит метров на десять выше уровня реки.
– Образуется озеро до тех двух фонарей, – видите?
Вижу. Фонари очень далеко, среди сероватых, бесплодных холмов.
– А вверх по течению – за мост.
Мост висит над рекою на высоте не меньше двадцати метров, но мне говорят, что он тоже окажется глубоко под водою. Очень трудно вообразить озеро такого объема и такой глубины, поднятое на эти холмы.
– В древности такие грандиозные фокусы, говорят, делал бог, – замечаю я. – Неважный был строитель, нам приходится переделывать все по-своему, по-новому.
Затем инженер рассказывает, что этот кружевной и точно взвешенный в воздухе мост был взорван бандитом Махно.
– Взорвали неумело, посредине, а надо было рвать в пятке, с берега, тогда бы весь мост рухнул в Днепр.
Дикий «батько», наверное, был бы крайне оскорблен убийственным пренебрежением, с которым говорят о его неуменье разрушать мосты.
Теплый бархат ночи богато расшит, украшен голубым серебром огней, в сумраке стремительно катятся волны Днепра, река точно хочет излиться в море раньше, чем люди возьмут ее в плен и заставят работать на себя. Все вокруг сказочно. Сказочен голубой огонь, рожденный силою падения воды. И сказочен этот крепкий человек рядом со мною, человек, который изменяет лицо земли, такой внешне спокойный, но крепко уверенный в непобедимой силе знания и труда».
Комментарии к этому я оставлю при себе.
Владимир ШАК
На снимке вверху: “Горький на строительстве Днепрогэса”, художник Павел Редин
“Горький у строителей Днепростроя”, художник Павел Редин
“Горький у строителей Днепростроя”, художник Павел Редин
Днепростроевский журнал “Наши Достижения”
Памятник Горькому в ореховской Камышевахе
Горький (он в центре) в коммуне “Авангард”, Пологовский район
