Говорят, что этого человека, истязавшего на допросах не только высших советских чиновников и военачальников, но и представителей интеллигенции, включая Всеволода Мейерхольда и писателя Исаака Бабеля, побаивались даже коллеги-гэбисты. А Никита Хрущев, делая свой знаменитый доклад двадцатому съезду партии, на котором был осужден культ личности Сталина, во всеуслышание назвал Родоса выродком.
Генеральный же прокурор СССР Роман Руденко, направляя в Президиум Верховного Совета СССР «Заключение по делу Родоса Бориса Вениаминовича», особо подчеркнул, что его «виновность в применении к арестованным зверских истязаний и пыток полностью доказана». И 26 февраля 1956 года военная коллегия Верховного суда СССР, лишив Родоса воинского звания и государственных наград, приговорит его к расстрелу. Ну, а палачом потом назовет бывшего следователя по особо важным делам НКГБ СССР его собственный сын, мемуары которого так и называются: «Я – сын палача».
Признаюсь сразу: о таких людях сложно рассказывать беспристрастно. Тем не менее, я попробую. А пользоваться буду только документами. Очень уж мне хочется донести до всех, что выродок Родос – это не исключение советской системы жизни.
На таких, как он, та система держалась.
Почему ж тогда, полюбопытствует недоуменный читатель, система избавилась от него?
Вот в этом мы и попытаемся разобраться вместе.
Личное дело
Борис Вениаминович Родос родился 22 июня 1905 в Мелитополе в обычной семье еврея-портного.
- В 1921 году окончил начальное училище и поступил работать в частный фруктовый магазин упаковщиком, торговал также папиросами с рук в Мелитополе.
- В 1924 году окончил курсы трактористов-механиков, но работать по специальности не стал, устроился конторщиком в Мелитопольский райпотребсоюз.
- С 1925 года – счетовод в заповеднике «Большие Чапли» [сейчас – Аскания-Нова].
- С июля 1928 года – технический секретарь бюро жалоб Рабоче-крестьянской инспекции Мелитопольского округа.
- С апреля 1929 года – секретарь рабочего комитета заповедника «Большие Чапли».
Был членом бюро комсомольской ячейки, вожатым пионерского отряда, членом месткома окрисполкома, участником окружного слета рабкоров, помощником уполномоченного Новотроицкого райкома и райисполкома, участвовал в коллективизации и раскулачивании.
В 1930 году арестован по обвинению в попытке изнасилования сотрудницы Новотроицкого райисполкома, где он тогда работал, и осужден за «оскорбление действием» на шесть месяцев принудительных работ. Тем не менее, почти сразу – благодаря содействию ОГПУ, в котором состоял негласным сотрудником, стал работать секретарем отделения стройконторы зерносовхозов в Бериславе [Херсонская область]. В 1931 году принят кандидатом в члены ВКП(б).
С июля 1931 года – штатный сотрудник спецслужбы:
секретарь Бериславского районного отделения ГПУ,
- в 1932 г. – помощник уполномоченного ГПУ по Знаменскому району Одесской области,
- в 1933 г. – помощник уполномоченного, уполномоченный и опер-уполномоченный, помощник начальника отделения 4-го отдела Одесского ГПУ,
- в декабре 1936 г. переведен в члены ВКП (б); младший лейтенант госбезопасности,
- в мае 1937 г. отправлен на стажировку в Москву – в 4-й отдел [секретно-политический] главного управления госбезопасности НКВД; лейтенант государственной безопасности,
- в феврале 1938 г. назначен помощником начальника 6-го отделения 4-го отдела ГУГБ НКВД,
- в декабре 1938 г. – помощник начальника следственной части НКВД,
- с 4 февраля 1939 г. – заместитель начальника следственной части ГУГБ НКВД; капитан государственной безопасности [с июля 1941 г. – майор государственной безопасности],
- с мая 1943 г. – заместитель начальника следственной части по особо важным делам НКВД – НКГБ СССР; полковник государственной безопасности.
- В марте 1940 года был направлен в состав оперативно-чекистской группы НКВД по Львовской области для проведения арестов и оформления следственных дел на польских граждан, подлежащих расстрелу. Во Львове пробыл два месяца, за свою «работу был награжден именными часами.
- В 1946 году направлен – с понижением, начальником следственной части УМГБ по Крымской области, а через шесть лет уволен из органов госбезопасности.
В октябре 1953 года арестован и обвинен в «измене Родине».
Расстрелян 20 апреля 1956 года.
Не реабилитирован.
Родос о себе и о своей службе в НКВД
Еще с детских лет я приобщился к общественно-полезному труду. Где бы мне ни приходилось работать, я всегда честно и добросовестно трудился, и это неизменно отмечали мои партийные и советские руководители. В 1931 году, работая на строительстве Бериславского зерносовхоза, меня, как активиста, общественника, председателя поселкового совета привлекли на работу в ГПУ. Работая в Бериславском и Знаменском райотделениях ГПУ, а затем в Одесском областном управлении ГПУ, я в период 1931 – первой половины 1937 года вместе с другими самоотверженно участвовал в борьбе с активными врагами партии и советского народа. Я работал много, не считаясь ни со временем, ни с возникавшими в этой борьбе трудностями. Участие в операциях против врагов партии нередко было сопряжено с риском для жизни.
Во второй половине 1937 года в числе других периферийных работников меня вызвали на стажировку в центральный аппарат НКВД, где я в первое время работал в секретно-политическом отделе по антисоветским политическим партиям. Осенью 1937 года меня оставили в штате отдела и направили в отделение, которое занималось следственной работой. Именно здесь я впервые увидел те нарушения социалистической законности, о которых ранее никакого представления не имел. Первый раз я был невольным свидетелем применения к арестованному мер физического воздействия, когда непосредственно в ходе очной ставки между Левиным и Михайловым, лично Ежов начал избивать Михайлова, дурному примеру которого последовали Фриновский и др. руководящие работники наркомата. Тогда же имели место факты незаконных арестов ответственных партийных и советских работников без предварительной санкции прокурора, и лишь значительно позже аресты оформлялись соответствующими постановлениями, которые, однако, своего значения как документы на арест уже не имели. По указаниям своих начальников и я в то время участвовал в составлении некоторых таких постановлений.
Несмотря на то, что решением ЦК партии от 17 ноября 1938 года было строжайше запрещено, как преступное, какое бы то ни было нарушение социалистической законности, преемник Ежова Берия и заместители последнего Меркулов и Кобулов стали лично применять к арестованным рукоприкладство и требовали этого же от следственных работников. Каждому арестованному ими человеку Берия, Кобулов и Меркулов представляли признание в проведении вражеской работы. В тех случаях, когда арестованный в предъявленном ему обвинении не признавался и показаний о преступной работе не давал, по исходившим от Берия, Меркулова и Кобулова указаниям следователями к арестованному применялись [в ряде случаев с моим участием] меры физического воздействия. Чаще всего именно в результате этих грубейших нарушений социалистической законности получались от арестованных признательные показания, арестованных затем судили и по их делам выносились [в абсолютном большинстве случаев] обвинительные приговоры.
При иных условиях работы того периода, если не лично у меня, недостаточно политически развитого человека, то у других работников НКВД могли возникнуть сомнения в правильности действий Берия, сомнения в правдивости получаемых от арестованных показаний. Однако условия работы в то время сложились трагически. Сейчас ясно, что Берия, преследуя какие-то свои черные цели, самыми коварными приемами обманывал руководство партии и правительства, работников НКВД, прокуратуры и судебных органов. Следственные работники знали и не могли не принимать во внимание того, что все проводимые Берия аресты санкционировали соответствующие прокуроры, заведомо зная о массовых случаях применения в НКВД мер физического воздействия к арестованным, прокуроры и сами не принимали действенных мер борьбы с этим злом и не докладывали об этом руководителям партии и правительства. Еще в те времена в наблюдательных производствах прокуратуры находилось много сигналов, заявлений арестованных о допускавшихся в следствии по их делам грубейших нарушениях. Однако этим серьезнейшим сигналам соответствующие руководящие работники прокуратуры почему-то хода не давали.
Следственные работники НКВД того периода [в том числе и я] не могли не видеть того, что прокуроры, знающие о массовых случаях применения к арестованным мер физического воздействия, не только действенно не реагируют на эти нарушения, но неизменно утверждают обвинительные заключения и направляют дела в суд. Не было, пожалуй, ни одного такого случая, что прокуроры прекратили или возвратили на доследование какое-нибудь дело центрального аппарата НКВД, как не было ни одного факта опротестования прокурорами [в порядке надзора] необоснованно вынесенных судами обвинительных приговоров.
Ко всему этому, слепое преклонение перед культом личности Берия в тот период приводило к тому, что я, как и большинство следственных и оперативных работников НКВД, безоговорочно и неизменно выполнял исходившие от Берия указания преступного, по существу, характера, не только не вдаваясь в обсуждение этих указаний о применении к арестованным мер физического воздействия, но и не мог позволить себе осмыслить все то, что происходило вокруг меня и часто при моем участии.
Таковы были действительные тягчайшие условия работы в тот период. Может ли это, однако, оправдывать, в частности, меня? Конечно, нет. Я виноват, и очень сильно виноват, в том, что, будучи, хотя и безусловно слепым, и только слепым, орудием в руках бывших руководителей НКВД, я своими незаконными действиями объективно, несознательно, без какого-либо злого умысла содействовал осуществлению бериевских коварных замыслов, которые [как это стало мне известно только в ходе предварительного следствия и на суде по моему делу] вели к фальсификации дел и невинным жертвам.
В ходе предварительного следствия по моему делу, и особенно на суде, представителем обвинения подчеркивалось, что я хорошо знал, кто были те руководящие партийные и советские работники, в следствии по делам которых я участвовал и которые при моем содействии стали жертвами террористической расправы Берия.
Но ведь о том, кто были эти люди и какое они занимали положение, еще лучше и больше меня знали прокуроры, утверждавшие обвинительные заключения и предававшие их суду, и работники судебных органов, выносившие обвинительные приговоры этим арестованным партийным и советским работникам.
Несмотря на то что многие такие люди арестовывались Берия и незаконно содержались долгое время под стражей без какого бы то ни было моего участия, вся вина по этим делам заведомо тенденциозно приписывается только и только мне одному – по существу, стрелочнику.
/Из ходатайства о помиловании Бориса Родоса, 28 февраля 1956 года/
Заключение Генерального прокурора СССР
«Установлено, что Родос, занимая с 1938 года руководящее положение в следственной части по особо важным делам НКВД, а затем НКГБ СССР, являясь одним из соучастников преступлений Берия и его ближайших сообщников Кобулова и Меркулова, фальсифицировал уголовные дела против честных советских людей, применяя зверские истязания и пытки к арестованным. Не выдержав истязаний, арестованные подписывали вымышленные Родосом показания, оговаривая себя и других невиновных лиц.
Суд установил, что Родос принимал непосредственное участие в фальсификации следующих уголовных дел против заведомо невиновных лиц:
бывшего члена Политбюро ЦК ВКП(б) Коссиора С. В.; бывших кандидатов в члены Политбюро ЦК ВКП(б) Чубаря В. Я., Постышева П. П.; бывшего первого секретаря Кабардино-Балкарского обкома ВКП(б) Калмыкова Б. Э.; бывшего секретаря ЦК ВЛКСМ Косарева А. В.; секретаря ЦК ВЛКСМ Пикиной В. Ф.; секретарей обкомов коммунистической партии Звонцова 3. П., Булатова Д. А., Носова И. П., Левина А. А.; бывшего второго секретаря ЦК КП(б) Узбекистана Чимбурова В. И.; маршала Мерецкова; члена ЦК ВКП(б), депутата Верховного Совета СССР генерал-полковника Штерна; кандидата в члены ЦК ВКП(б), депутата Верховного Совета СССР генерал-полковника Локтионова; дважды Героя Советского Союза генерал-лейтенанта авиации Смушкевича; депутата Верховного Совета СССР, начальника Военно-воздушных сил Красной армии, Героя Советского Союза генерал-лейтенанта Рычагова; заместителя наркома вооружения Ванникова; профессора, доктора технических наук, заместителя начальника Вооружения и снабжения ВВС Сакриера; депутата Верховного Совета СССР Проскурова; начальника управления Наркомата обороны Склизкова; начальника военной академии генерал-лейтенанта Арженухина; генерал-майора Каюкова; комдива Орлова; начальника отдела артиллерийского управления Красной армии Герасименко; старшего военпреда артиллерийского управления Красной армии Дымана; генерал-лейтенанта авиации Алексеева; начальника отдела испытательного полигона ВВС Цилова; начальника испытательного полигона ВВС Шевченко; писателя Бабеля; режиссера Мейерхольда; профессора Жильцова; конструктора Кировского завода Маханова; начальника отдела руководящих комсомольских органов ЦК ВЛКСМ Белослудцева и ряда других заведомо невиновных лиц.
Виновность Родоса в применении к арестованным зверских истязаний и пыток полностью доказана.
Сохранилось заявление бывшего начальника отдела руководящих комсомольских органов ЦК ВЛКСМ Белослудцева, который описывает истязания, применявшиеся к нему Родосом с целью понудить Белослудцева к ложным показаниям. В заявлении от 20 февраля 1940 года на имя И. В. Сталина Белослудцев писал:
«Родос взял крученую веревку с кольцом на конце и давай хлестать по ногам, ударит и протянет ее по телу… Я извивался, катался по полу и, наконец, не помню ничего, и, придя в сознание, увидел только одно зверское лицо Родоса. Он облил меня холодной водой, а потом заставил меня сесть на край стула копчиком заднего прохода. Я опять не выдержал этой ужасной тупой боли и свалился без сознания. Через некоторое время, придя в сознание, я попросил Родоса сводить меня в уборную помочиться, а он говорит: «Бери стакан и мочись». Я это сделал и спросил, куда девать стакан. Он схватил его и поднес мне ко рту и давай вливать в рот, а сам кричит: «Пей, говно в человечьей шкуре, или давай показания». Я, будучи вне себя, да что говорить, для меня было все безразлично, а он кричит: «Подпиши, подпиши», и я сказал: «Давай, я все подпишу, мне теперь все равно».
Бывший следователь НКВД СССР свидетель Иванов В. Г., являвшийся в 1940-1941 гг. помощником Родоса, показал относительно избиения Родосом генерал-полковника Локтионова следующее:
«Я вызвал по указанию Родоса арестованного Локтионова и привел его на допрос в кабинет начальника следственной части НКВД Влодзимирского. Во время допроса Влодзимирский и Родос требовали от Локтионова показаний об его антисоветской работе. Локтионов не признал себя виновным. Тогда Влодзимирский и Родос приказали Локтионову лечь животом на пол и принялись поочередно на моих глазах избивать его резиновыми палками, продолжая требовать от него показаний об антисоветской деятельности. Избиение продолжалось длительное время с небольшими перерывами. Локтионов от боли катался по полу и ревел и кричал, что он ни в чем не виноват. Во время избиения Локтионов лишался сознания и его откачивали водой».
Берия поручал Родосу зверские избиения осужденных к расстрелу перед приведением приговора в исполнение. Бывший начальник первого спецотдела НКВД СССР свидетель Баштаков показал на суде о том, как Родос вместе с Берия и бывшим следователем Эсауловым зверски избивали кандидата в члены Политбюро ЦК ВКП(б) Эйхе. Домогаясь от Эйхе ложного признания о том, что он якобы являлся шпионом, Родос, Берия и Эсаулов выбили у Эйхе глаз. Однако и после этого Эйхе виновным себя не признал.
Выполняя ряд наиболее тщательно конспирируемых Берия и его ближайшими сообщниками преступлений, Родос неизменно пользовался особым покровительством со стороны Берия, Кобулова, Меркулова, Влодзимирского и других.
Считая виновность Родоса в тяжких государственных преступлениях полностью установленной и не находя обстоятельств, смягчающих его вину, полагал бы необходимым ходатайство Родоса о помиловании отклонить».
А вот, что конкретно сказал о Родосе Никита Хрущев на двадцатом съезде партии:
«Недавно, всего за несколько дней до настоящего съезда, мы вызвали на заседание Президиума ЦК и допросили следователя Родоса, который в свое время вел следствие и допрашивал Косиора, Чубаря и Косарева. Это – никчемный человек, с куриным кругозором, в моральном отношении буквально выродок. И вот такой человек определял судьбу известных деятелей партии, определяя и политику в этих вопросах, потому что, доказывая их «преступность», он тем самым давал материал для крупных политических выводов. Спрашивается, разве мог такой человек сам, своим разумом повести следствие так, чтобы доказать виновность таких людей, как Косиор и другие. Нет, он не мог много сделать без соответствующих указаний. На заседании Президиума ЦК он нам так заявил: «Мне сказали, что Косиор и Чубарь являются врагами народа, поэтому я как следователь должен был вытащить из них признание, что они враги». (Шум возмущения в зале.)
Этого он мог добиться только путем длительных истязаний, что он и делал, получая подробный инструктаж от Берия. Следует сказать, что на заседании Президиума ЦК Родос цинично заявил: «Я считал, что выполняю поручение партии». Вот как выполнялось на практике указание Сталина о применении к заключенным методов физического воздействия».
*
Между прочим, отправленный в отставку в 1952 году сталинский палач из Мелитополя вполне бы мог уцелеть: с 1946 года он ведь даже не в Москве пребывал, а в теплом Крыму. О себе Родос заявил сам: после смерти Сталина он попросился… назад на службу – готов, мол, и дальше родине пользу приносить.
Родоса арестовали, а когда поняли, что он слишком опасный свидетель – он знает очень много о преступлениях системы, от него решили избавиться.
Сын об отце
Попробуйте представить, что вместо имени моего отца в этом тексте [в речи Хрущева] стоит имя вашего… Нет, нет, я понимаю, что даже сама постановка такого вопроса говорит о моем моральном уродстве, что даже в порядке мысленного эксперимента говорить так нелепо, прямо запрещено, преступно, что ваши отцы…
Ни в коем смысле не трогаю, даже мысленно, ваших всемерно уважаемых отцов.
Но допустим, вам предложили роль, сыграть роль, и для того чтобы вжиться в нее, вы просто обязаны представить себе… Ну, напрягитесь! Представили?
Теперь посмотрите на себя в зеркало.
Вот я так и живу всю жизнь, с омерзением вглядываясь в зеркало собственной души. Отыскивая параллели, сходство… От этого эксперимента душа у меня как бы выгорела.
*
Ну не было бы моего отца. Вообще бы не было, не родился бы, не пошел в чекисты, а стал бы, как и положено еврею, мужским портным, как его отец, мой дедушка… Что же тогда? Остались бы эти Чубарь, Косиор и Косарев в живых? Не были бы даже арестованы? Чепуха!
Да не он, не мой отец на них дело заводил, ордера на их арест подписывал. Он только подручный. Исполнитель. Главный убийца не он, не отец! Не было бы его, все равно и этих, и всех остальных замученных моим отцом точно так же и в те же сроки арестовали бы, били, пытали, ломали бы, вымогая признания, судили бы и расстреляли! Их жизни, их кровь не моему отцу нужны были – проклятой революции.
/Валерий Родос, книга «Я – сын палача»/
Конечно, я бы смог возразить сыну палача, изящно выгородившему своего отца, который в ходатайстве о помиловании сам себя назвал… стрелочником, но не буду этого делать: обещал ведь быть беспристрастным.
Как там говорили мудрые люди?
«Имеющий уши, да услышит». А имеющий разум, добавлю от себя, сходу вспомнит, что украинская революция Достоинства началась после того, как современные родосы жестоко избили людей на Майдане.
И после этого родосы ушли в небытие? А кто кричал совсем недавно “лежать, бандера”?
Да родос же, который не ушел ни в какое небытие.
Владимир ШАК
