Вот уж и два года минуло от юбилея. В 2020 году в нашей газете была опубликована статья к столетию актера Константина Иосифовича Параконьева, «Ярослава Мудрого» запорожской сцены.
Основой для публикации стала беседа с Аллой Константиновной Параконьевой, дочерью актера. Разговор состоялся в Запорожском областном художественном музее, где Аллу помнят как замечательного сотрудника, на выставке «Портреты и автопортреты».
Выразительность актера вдохновила многих наших художников.
Портрет Константина Параконьева в роли Ярослава Мудрого написал Виктор Герценок. В семье хранится работа театрального художника Петра Вольского, писал актера и Анатолий Скрипка. Есть дружеский шарж Владлена Дубинина. Большой портрет Константина Параконьева представлен в фойе Запорожского областного театра имени Магара. В каждом портрете – лишь одно из воплощений.
Между тем, сколько их было сыграно на сцене! Ведь каждый спектакль – неповторимое по сочетанию множества составляющих произведение. Попробуем восстановить театральный портрет Константина Параконьева – по воспоминаниям, по событиям прошлого.
ВОТ фрагменты воспоминаний Аллы Параконьевой.
– Театральный грим отец всегда делал сам. Это было волшебство. Раз – и Хан Гирей для «Марусі Богуславки»! Это очень ему шло. Или Апраш из «Цыганки Азы» – колоритный, кучерявый – ему накладку делали и нос с горбинкой…
Я до 40-ка лет нераздельна была с родителями. Поскольку оставить меня было не с кем, они брали меня с собой – и три-четыре месяца летом я была на гастролях с театром.
Мне ставили стульчик за кулисами и я смотрела все спектакли. Сижу, обливаюсь слезами, переживаю, особенно за родителей на сцене… Я же принимала все происходящее на сцене за чистую монету.
Мама была в балетной труппе, позже перешла на роли инженю. Маму звали Татьяна Михайловна, она была из Орла.
– Что вы помните о семье отца?
– Бабушка была 1883 года рождения. Она пела мне колыбельные, и песню про «Миколу и кучері», я жалею, что забыла ее записать…
В семье было десять детей, выросли семеро – три дочери, четыре сына. Двое младших – 1920-го и 1926 года рождения, Константин и Валерий, – актер и художник.
Отец родился 21 сентября. Записан 8 сентября. Но дома всегда отмечали по старому стилю, 21 сентября.
Я помню бабушкины руки – все в венах взбухших. “Бабушка, давай я тебе их разглажу” – “А чем?“ – “А утюгом!” Смеется. Я никогда не слышала от нее нареканий на жизнь. Никогда. Никогда она не говорила, что кто-то обидел. Хотя сказала как-то, что их причисляли к куркулям. Она никогда ничего плохого не говорила о своем прошлом. То ли понимала, что этого нельзя делать, то ли считала, что уже не имеет значения – то, как она относилась к этому прошлому. Понимала, что поменять уже ничего нельзя. И не хотела, чтобы я знала об этом, и чтобы это знание как-то повиляло на меня.
Бабушка прожила 94 года. Очень любила жизнь, невероятно. Она ходила в косыночке, завязывая ее под подбородком. Но однажды, расчесывая седые волосы, собирая их в пучок, – как заплачет: “Де мої дві коси?”
И я поняла, что знаю бабушку бабушкой, …а она-то была молодой! Какой же она была!? Что прожила?
Уже после смерти родителей, под кучей разных вырезок, рецензий, адресов, поздравлений я нашла биографию отца. И возникли факты, которых не знала.
Отец поступил в киевский театральный институт*, ныне имени Карпенко-Карого, но по состоянию здоровья был отправлен домой [возможно, как сын врага народа, – авт.]. Вернувшись, работал в доме пионеров.
Волею случая не смог эвакуироваться в начале войны, и в оккупации остались оба, и Константин, и Валерий, вместе с матерью. Сначала они попытались укрыться в соседнем селе. И там, в Сасовке, отец пел в церковном хоре, там писали иконы и расписывали церковь Рождества Пресвятой Богородицы – вместе с братом.
Может, церковь сохранилась? Не знаю об этом ничего.
Но когда начали облавы, они с братом попали в облаву, сначала он, потом Виталий. Оказались в разных лагерях. Младшему было всего 15 лет, он заболел. И его из лагеря, где он практически умирал, забрала немецкая семья. Выходили. Эти люди потеряли сына на войне, и Виталий был похож на него. Позже они просили его остаться у них в Германии, чтобы заменить им погибшего сына… Но он не остался.
Пребывая в разных условиях, в разных местах, братья встретились случайно. Виталий прочитал по объявлению, что в городе гастроли, и в списке актеров увидел свою фамилию. Отправился на спектакль. Там и увиделись.
Вернулись домой после освобождения территории советскими войсками, в 1944-м. И поплатились за это. Спасли сохранившиеся немецкие архивы, где было указано, что они были вывезены на работы в Германию, что это не было добровольным решением.
…Когда отец вернулся в Кировоград, его взяли в театр. Благодаря голосу, конечно, у него был уникальный баритональный бас. Он мог и нижние ноты брать, и петь тенором, диапазон был большой. Он занимался вокалом до войны в том же доме пионеров, где потом работал.
В те годы у отца гостил знакомый – и говорит: поехали на прослушивание в Большой театр, в Москву! Поехали. Их взяли. Но отец вернулся домой, к матери.
Позже отец получил режиссерское образование, окончив заочное отделение режиссерского факультета. Учился вместе с Гнатюком. У Гнатюка оказался преподаватель вокала из Петрово-Свистуново, Паторжинский. И позже прекрасный коллекционер Гнатюк уступил ЗОХМ из своей коллекции то, что не уступил даже столичному музею. Причем такое впечатление, что это получилось свыше, безо всяких усилий [Алла Константиновна приняла деятельное участие в формировании коллекции Запорожского художественного музея, – авт.].
22 года папа проработал в Кировограде.
В Запорожье мы уехали в 1967-м.
РОЛИ ему давали …драматического, трагедийного характера. Внешность и темперамент подходили – такое впечатление, что он эту трагичность понимал.
Это был жизненный опыт молодого человека, искореженного страхами, несправедливостью, смертью рядышком в любую секунду, какими-то неожиданностями… И нужно было все это выдержать и преодолеть! А потом все обиралось нервным комом в нем, а выплеснуть было некому, некогда …да и нельзя было.
Все вокруг были в такой же ситуации.
И сказать об этом другому смысла не имело.
Потому что у другого – то же самое.
И вот все это таким жизненным опытом собиралось в нем, и в ролях это можно было переплавить и выдать на-гора, выплеснуть на сцене.
Эта накопленность, невысказанность – в роли имела возможность проявиться. С надрывом драматическим.
Потому что на самом деле – он же был молодой для таких ролей!
ЕЩЕ будучи в Кировограде, он отправлял свои фотографии, как сказали бы сейчас, на кастинг в киностудию имени Довженко в Киеве. Его приглашали. Но на съемки отпускали неохотно – был занят на сцене, многие спектакли работал без дублеров, без замены, без второго состава.
На фильм «Семнадцатый транслатлантический» даже на озвучку не отпустили, и он в фильме говорит чужим голосом.
Фильмография могла быть намного больше. Жалел отец об «Андрее Рублеве» – кастинг прошел, но на съемки его не отпустили.
РОДИТЕЛИ были вместе и на работе, и дома. Мама говорила: год за два – и на сцене, и в жизни мы рядом.
Отец очень тосковал, когда ее не стало. Почувствовал себя осиротевшим. Говорил, что идет на репетицию, а уходил к ней на могилу. Пережил всего на полгода. По большому счету, они ушли молодыми и не успели состариться.
ВНУКА Ярослава успел увидеть, подержать на руках. Имя его было определено. “Ярославу слава! Ярославу слава!” – приветствовали его коллеги в театре.
Бытом занимался с удивительной легкостью, радостью. Умел все – штукатурить, красить белить… соединять это все.
Подзравляя маму, обязательно писал стихи, пел под гитару.
Мы с мамой тоже писали ему стихи. Все стихи сохранились.
Помню строчку из романса, написанного к одному из спектаклей, не помню, к какому:
Відлетіла буря пізнього кохання.
Корда они ушли, я не просто их потеряла, я потеряла целый мир.
Но я живу благодаря этому миру.
О пережитых горестях в семье Параконьевых не говорили.
Отец актера, Иосиф Параконьев, был священником, преподавал в церковно-приходской школе. Дважды репрессирован. Сначала в 1929-м был сослан на Колыму – за ним устремилась жена с детьми, но дали вернуться. Потом вновь арест в 1937-м и – расстрел.
К юбилею – 75 летию Параконьева, писал историк театра Валерій Гайдабура: “він був актором європейського рівня. Його ліризм – епічного масштабу – для античних і шекспірівських трагедій. В його голосовому тремоло звучала сльоза, що оплакувала недосконалість світу”.
“Він був наче з інших епохи. Епохи лицарів, аристократів духу”.
И “лише в Запоріжжі, куди актор прибув на запрошення режисера Сергія Сміяна, тавро неблагонадійності – син страченого ворога народу, працював на німців, – було зняте”, – цитирую театроведа Наталию Игнатьеву.
*На сайте национального института имени Карпенко Карого указано, что Константин Параконьев окончил вуз в 1941-м, одновременно с Ольгой Кусенко, Юрием Тимошенко – Штепселем и Тарапунькой – Березиным. Константин Параконьев самый младший.
Подготовила Инесса АТАМАНЧУК, фото из открытых Интернет-ресуров
